Крестьянский сын Михайло Ломоносов - [8]
Мачеха села на бухту корабельного каната. Михайло стоял.
— Сядь!
Он сел. Оба молчали. В сарай вошёл петух и привёл кур. Увидев людей, он зло порыл землю и далеко отбросил её когтями. Затем он поцелился одним глазом — для верности — поочерёдно на Михайлу и мачеху, нахально заворчал и вдруг, далеко выбросив голову, так пронзительно кукарекнул, что перепуганные куры даже присели от страха. Став на одну ногу, петух поднял хвост торчком и застыл как каменный. Тонко попев, куры закрыли глаза и присели в пыль на мягкие грудки.
Ирина Семёновна кивком показала на раскрытую «Арифметику»:
— Даже в сарае ты предаёшься, вникаешь. Приворот в науке есть, сила великая. Зашла я к тебе опять — тебя нет. И сундук не заперт. Открыла — книг в нем и нету. Ай жалость. Давно уж хотела в руках их подержать. Думала, может, пойму, чем они берут.
— А тут ты, матушка, как случилась? Ведь сарай-то этот от нас две версты без малого. Гулять, видно, шла, ну и зашла? Проведать?
— Проведать. Отец в море, ты — один.
— И как ты сразу нашла? Ведь никому не сказывал.
— Свет не без добрых людей. Сказали, что ты к Петюшке, своему другу сердешному, в их сарай повадился.
— Да. Вольготно тут. В стороне. Никто не мешает. И книги свои я теперь тут храню. — Михайло указал на стоявший в углу крепкий ларь с большим железным засовом. — Понимаешь, матушка, кто-то заходил к нашему кузнецу да просил сделать ключ — как раз такой, как у замка, что дома у меня на сундучке. Кто бы это мог быть? А?
Игра сразу кончилась. Хмельной дурман ударил Ирине Семёновне в голову. Когда она шла сюда, то ещё не совсем понимала, что, собственно, будет делать. Но теперь она решилась.
Мачеха поднялась в рост, мгновенно выпрямилась. Яркий красный платок сорвался с головы на плечи, открыл лицо этой ещё не старой, высокой, красивой и сильной женщины.
— А-а-а! Ты что же, не пужаешься? Больно смел? Бесстрашный? — Она яростно двинулась вперёд, отбрасывая в стороны душивший её платок. — А я тебе говорю: при тебе возьму! Понял?
Глаза у Михайлы сделались узкими. Он бешено заскрипел зубами и преградил мачехе дорогу.
На яростном лице Ирины Семёновны изобразилось презрение, и она рукой отстранила пасынка.
Михайло схватил мачеху за запястье.
Ирина Семёновна отдёрнула руку, отступила назад.
— Ты, ты!.. Что? На мать руку поднял? — Она задыхалась. — А-а-а! Вон что!.. Да пусть тебе и роду… который от тебя пойдет… пусть… ух… пусть до скончания времён…
Но проклятие не успело сорваться с мачехиных уст.
Из угла сарая, из стойла, уже давно смотрел на ярко-красный платок стоялый холмогорский бык. Когда же Ирина Семёновна двинулась вперёд и её платок пламенем взвился вверх, бык бешено давнул на дверь стойла, щеколда не выдержала, сорвалась, дверь распахнулась — и бык выскочил.
В то же мгновение ещё новая беда приключилась.
Открывшаяся наотмашь дверь ударила изо всей силы петуха прямо по хвосту. Сумасшедший кочет гаркнул, от испуга сиганул под потолок, ударился о балку, тут он ещё больше обезумел, ещё раз по сумасшедшему гаркнул и полетел к выходу. Куры издали оглушительный вопль, разом снялись с места и взвились за петухом.
Михайло невольно повернулся — и всё увидел. Бык быстро шёл прямо на мачеху, нагнув могучую шею, по которой ходили желваки.
Бык шёл на Ирину Семёновну со спины, она ничего не видела. И поняла она всё только тогда, когда Михайло, успевший схватить обрубок дерева, служивший ему сиденьем, нанёс быку по рогам удар. В это мгновение она обернулась, следя за Михайлой глазами. Если бы он не успел ударить быка, тот попал бы мачехе прямо в живот. Опешившему быку Михайло быстро набросил на глаза лежавший рядом армяк. Тот ослеп. Михайло налег изо всех сил плечом ему на лопатку, стараясь сдвинуть с места и втолкнуть в стойло. Бык бешено замотал головой, стремясь освободиться от накинутого на голову армяка.
— Уходи, уходи, матушка!.. — закричал Михайло.
Ирина Семёновна стояла белая как стена, но с места не двигалась.
— Уходи!.. Вырвется!..
Мачеха не двигалась.
Тогда Михайло так налёг на быка, что тот подался. Когда Михайло закричал на него, бык взвыл зло и тоскливо и задом попятился в стойло. Схватив верёвку, Михайло стал завязывать захлопнутую им дверь. Мачеха стояла не двигаясь. На бочке лежала раскрытая книга. Михайло был в стороне.
Ирина Семёновна посмотрела на книгу, потом перевела глаза на Михайлу. Книги она не тронула. Вдруг её посеревшие губы искривились:
— Изрядно, Михайло, изрядно. Ты за один раз спас и душу свою — от проклятия, и тело своё — от погубления. На себя опасность принял. На роду, видать, у тебя удача. — Мачеха кивком указала на книгу: — Твоё, Михайло, твоё. Заслужил. Высотою духа христианского. Боле не притронусь.
Она повернулась и не торопясь вышла из сарая.
Отдышавшийся Михаиле стоял у входа в сарай и смотрел вслед мачехе. «Через гордость свою переступить не смогла», — подумалось ему. Он усмехнулся.
Глава пятая
ЧТО ЗАДУМАЛИ УЧИТЕЛИ МИХАЙЛЫ
Иван Афанасьевич Шубный отправился к Сабельникову.
— Семёну Никитичу…
Сабельников стоял у верстака и строгал доску. Ответив на приветствие Шубного, он отложил рубанок в сторону и, пригласив гостя сесть на сложенные у стены сарая брёвна, сам сел с ним рядом.
