Крестьянский сын - [6]
В лунке сквозь толщу воды просматривается конёк. Он зарылся носом в песок. Вокруг него ещё ходят песчинки и муть, поднятая со дна.
Смотрит на конёк сквозь воду Костя, смотрят подбежавшие мальчишки, Стёпа, приковылявший с одним прикрученным коньком. И никто не говорит ни слова.
Костя быстрым движением сбрасывает на лёд шапку. Туда же летят кожушок и валенки. Ребята не успевают опомниться, как Костя прыгает в воду.
Ледяная вода обжигает ноги, всё тело, но конёк — вот он! Костя схватил ремешок, оттолкнулся ото дна, всплывает.
Но что это? Голова ударилась о ледяную крышку. Светлое оконце — прорубь рядом, а не попасть! Страшными тисками сжало грудь, перед глазами поплыли огни. Захлёбываясь, он сделал ещё одно, последнее усилие. Дружный вздох раздаётся вокруг проруби.
Костя судорожно глотает, глотает режущий лёгкие воздух. Не выпуская из рук конька, колотит по воде, пытаясь ухватиться за край проруби.
Тонкий по краю лёд затрещал и стал обламываться. Стёпа, стоявший ближе всех к краю, едва не упал в воду. Перепуганные ребята подняли крик.
Размахивая руками, не переставая кричать, помчался к берегу Николка Тимков. Гараська Самарцев бросился плашмя на лёд и скомандовал:
— Ложись, робя, все ложись! Ты держи меня за ноги, а ты его, а ты его, только крепче, и делай, что я скажу…
Герасим подполз к самой воде, за ним двинулась вперёд вся лента мальчишеских тел. Грудью повис над прорубью и, зацепив Костю за ворот рубахи, подтянул к себе.
— Держу! Тащи, ребята!
Живая лента, гусеницей приникая ко льду, отползала, оттаскивая его назад.
И вот Костя на крепком льду. Он полулежит, неловко поджав ноги. Мокрые волосы начинают схватываться ледяной коркой, голова тяжело клонится вниз.
Кто-то нахлобучивает на него шапку. Всовывает ноги в валенки, натягивает кожушок. Помогает подняться.
— Не стой, паря. Бегай давай, — тормошат его мальчишки и подталкивают к берегу.
А оттуда уже бегут Агафья Фёдоровна, бежит сосед Байковых Фрол Затомилин, бегут ещё соседи — все, кто были в это время дома и услышали отчаянный крик Николки Тимкова.
Костя видит мать, её испуганное лицо, хочет скорее шагнуть ей навстречу, но ноги подкашиваются. Он медленно садится на снег, прижимая к груди конёк.
Домашняя жареная
В школе холодновато и припахивает угарцем. Старуха Балабанова перестаралась: чтоб дров поменьше — тепла побольше, заложила вьюшки раньше времени. Сама чуть не угорела. Пришлось лезть — открывать. Вот тепло-то ветром и выдуло. Лишь чуть теплятся кирпичные стены высокой голландки.
Но всё равно хорошо в школе. Особенно если долго не ходил сюда. После своей ледяной купели, когда доставал конёк из-подо льда, Костя много дней провалялся на печи. Учительница приставляла ухо то к его груди, то к спине, определила, что скорее всего у него сделалось воспаление в лёгких. Косте было всё время жарко, а то на горячей печи вдруг бил озноб, и тогда его покрывали всеми шубами, какие были в доме. Вечерами жёлтый круг на потолке, над ламповым стеклом, казался ему то раскалённым солнцем, от которого и шли эти горячие, лишающие сил лучи, то блином, который прыгнул со сковороды прямо на потолок, чтобы оттуда дразнить Костю за то, что ему совсем не хотелось есть.
Мать не отходила от него. Поила какими-то травными отварами, вместе с Анной Васильевной ставила банки — смешные такие стеклянные чашечки, похожие на лампадки. Они больно присасывались к спине.
Анна Васильевна частенько взбиралась на печку — то почитать Косте, то порассказать чего-нибудь. И за дни болезни он душой привязался к своей учительнице.
Так на печи провёл Костя и невесёлые для него рождественские каникулы. Зато когда поправился и стал выходить на улицу, всё, что попадалось ему на глаза, вызывало радость. По-особому пах снежок, даже вороны кричали весело.
Вот и школа тоже — до чего ж ему нравится здесь! И эти минуты перед началом уроков. Толпятся ребята. Рассаживаются.
— У тебя по словесности приготовлено?
— Ага! А у тебя по арифметике сколько получилось?
— А у тебя?
Костя посматривал на Федьку Поклонова. Уж очень тихонький он сегодня… Обычно голос его громче всех слышен. Над ребятами посмеивается или с Лизой Масленниковой шутить начнёт. Лиза хи-хи да ха-ха, закатывает свои глаза в рыжеватых ресничках. А сегодня Федя даже девочек обходит осторожно. Что-то, видать, стряслось… Ну и ладно.
Вчера Лизин отец, батюшка Евстигней, был у Поклоновых, при нём всё и вышло. Вернулся Федя с улицы, а отец его за шиворот — да в горницу. И плетённый из ремней поясок-трёххвостку с гвоздя снимает. Федя вырываться — куда там. У Акинфия Петровича Поклонова крепкая рука. Держит сына да ещё батюшке рассказывает:
— Вот, отец мой, какая благодарность. Учишь его, наставляешь, пестуешь, а он усердием благодарит. Пришёл, слышь, сегодня к Ваське-приказчику в грядовскую лавку, а тот его возьми да спроси: «У нас, мол, в ларе пуд овса оставался. После этого сорок фунтов выгребли, а тут ещё два покупателя пришли. По скольку, мол, им придётся отпустить?» А он, мой соколик, только глазами моргает. Насмеялась голь над Поклоновыми. Опозорил наследник, голову снёс!
С этими словами отец поволок Фёдора в боковую комнату и трёххвосткой исхлестал до кровавых полос, а потом пошёл в за
