Крестьяне-присяжные - [28]
Внятно слушали этот рассказ пеньковцы, между тем как глаза их пристально всматривались в «недоимошника». Он стоял у позорного столба, голова низко наклонена к груди, глаза закрыты; он не смотрел ни разу на толпу.
Только что мундирный человек начал читать, как откуда-то взявшийся изорванный «картуз» в валеных калошах вдруг крикнул, расталкивая толпу:
– Посторонитесь, посторонитесь! Присяжные здесь! Господа присяжные! Вперед!
Преступник поднял голову.
– Братцы, уйдем! Грех нам здесь стоять! – сказал Лука Трофимыч и перекрестился. Пеньковцы тоже перекрестились и, повернувшись к эшафоту, наклонив головы, вышли из толпы.
– Ванюшка!.. Что ты не потерпел, глупыш? – раздалось сзади их тихое восклицание, тут же поглощенное надорванным плачем.
Они обернулись: неподвижная фигура хромого старика отца стояла в той же позе, только все тело теперь вздрагивало, словно внутри его что-то переливалось. Еремей Горшок еще раз истово перекрестился.
В эту минуту присяжные сознали, что они уже с некоторых пор потеряли связь с «толпой».
III
* * *
Пеньковцы неторопливо опять двинулись было по Московской улице, как неожиданно сзади их раздались знакомые голоса:
– А это наши!.. Пеньковские… Гляди-кось!
– Они самые!.. Земляки! – окрикнул их голос. Пеньковцы обернулись; к ним подходили двое фабричных с широкими улыбками, махая руками.
– Вот оно, бог-то привел где! – сказали и пеньковцы, озарившись тою же улыбкой. – Давно ли вы здесь?
– Почитай, полгода работаем… Вы как?.. Домишки наши что?
– Бог терпит пока.
– Ну, коли терпит, жить можно… Живы?
– Живы, все живы.
– Хлеб-то есть?
– Есть. До святой, так думаем, дотянем, ежели поосторожней… Ну, а там…
– Там мы пришлем… Скажите, чтоб не жались очень-то… Мы по десятке вышлем, прикупят… Ну, и слава те, господи!.. Больше хошь и не спрашивай! А вы как здесь? Вот здесь и забыли совсем… Очень уж рады вестям-то… Давно не получали…
– Мы здесь повинность правим…
– Присяжную?
– Присяжную.
– Ну-ну!.. Судьи, значит, вы теперь почетные! Вот как!.. И ты, Петра, в судьях?
– Как же!
– Рад?.. Эх, хоть бы разок когда судьей побывать! – заметил один из фабричных.
– Радости мало, брат. То же и мы сначала-то полагали…
– Ну-у? Что так?
– Тяжело…
– Тяжело? – удивились фабричные.
– Недовольны нами. Плохо, говорят, мы судим… Судили бы, говорят, по деревням, а то в город залезли. Только и слышишь: серяки да серяки-неотесы… Дураки сиволапые.
– Пущай их! Вам что? Собаки лают – ветер носит… Вы вот не привыкли… А нам так это совсем нипочем. У нас своя гордость есть-тоже рыло всякому не подставим!
– Это так… Да главное дело в том, как тебе в ушито постоянно трубят, что ты глуп, так и сам привыкнешь, и самому тебе думается. Какой ежели и был умишко, и тот потеряешь, и в тот веры решишься. Спознать-то себя времени не дадут. А уж ежели веру в себя потерял, какой уж тут судья!.. Грех такому судье быть!
– Какой уж тут судья! – согласились фабричные. – Да что мы, братцы, на холоду-то стоим!.. Это на радостях-то!.. Ну, дураки же мы… Земляки, пойдемте, хоть мы вас чайком попоим…
– Нет. Зачем же? – проговорил трусливо Лука Трофимыч.
– Что вы, братцы!.. Как «зачем»? Ведь нам не вчастую приходится чай-то с земляками распивать… Нынче ж праздник.
Присяжные и фабричные направились к трактиру политичного гласного.
– А у нас несчастие, – говорили пеньковцы по дороге.
– Ой? Не дай бог! Что такое?
– Старичка вот мы сегодня в больницу свалили… Настудился по дороге. Фомушку-то, знаете?
– Как не знать… Это благодушного-то?
– Он, он самый!
– Экая жалость! А уж кому быть судьей, так это ему… Как же так? Неуж пешком вы?
– Пешковыми.
– Ну, за это мы вас не похвалим. Всегда вы, деревенские, прижимисты. Человека не познобили бы…
– Точно, что поприжались немного… на этот раз, Недоимку внесли… Потрава тут у нас случилась, так судились, судились…
– Чай, поди, вдесятеро с писарями в кабаках пропили, как суды-то шли?
– Нет, оно точно что – капиталов мало.
– Нам бы отписали… Мы на это дело не постоим! Через год, что ли, очередь-то приходится? Али у нас денег нет! – шутливо ударил один из фабричных по карману с медяками. – Нас не обижайте!
Все улыбнулись, как улыбаются на героя-ребенка, храбро выступающего в бумажном шлеме с деревянною саблей.
– Братцы, неравно старичок долго проваляется в больнице-то, вы уж присмотрите за ним. Понаведайтесь.
– Что вы говорите!.. Разве мы не мужики?.. Нас не обижайте… Мы бы вот, пожалуй, и к себе взяли его, да у самих такие бараки, что ни день – в больницу таскают… Кабы дворцы-то наши получше были, да хоша малую отдышку при работе, так жить можно… И молодух бы выписали. Мы не требовательны… Скажите молодайкам: ждут, мол, управляющий сменится, полегче будет; с бабами, слышь, жить будет можно… Управляющий новый, слышь, хозяина уговорил, что рабочий при бабе вдвое здоровее… И лекарь тут молодой приехал – тоже сказывает, что хозяину вдвое наработают, коли ежели рабочему хошь часок лишний отдышки при семействе дать да малую копейку на эту семью накинуть…
– Так… Так… Скажем… Рады будут… Так при бабах-то работа спорее?
– Много спорее. Теперь наш брат сколько денег по слободам тратит – страсть! А опять притом болезнь тащит. Фабрике тоже убыток – больные-то. Это все лекарь высчитал. Скажите: мужья, мол, вам, бабы, из городу наказали, чтоб вы как можно за этого лекаря молились. Не умолите за него бога, – и мужей вам, мол, не видать.
«Он шел изнеможенный и усталый, покрытый пылью. Путь его был долог, суров и утомителен. Впереди и позади его лежала желтая, высохшая, как камень, степь. Солнце палило ее горячими лучами, жгучий ветер, не освежая, носился и рвался по ней, перегоняя тучи сухого песку и пыли...».
«Лето я провел в одной деревеньке, верстах в двадцати от губернского города, значит – «на даче», как говорят в провинции, хотя вся дача моя заключалась в светелке, нанятой за три рубля во все лето у крестьянина Абрама....».
Николай Николаевич Златовратский – один из выдающихся представителей литературного народничества, наиболее яркий художественный выразитель народнической романтики деревни.
«Когда кто-нибудь спрашивал Липатыча или Дему, всякий тотчас же, с особой готовностью, показывал в угол длинной и высокой мастерской с огромными закопченными и пыльными окнами, где они оба работали бок о бок: «Вон, вон они, Липатыч и Дема, у нас как же!...».
Николай Николаевич Златовратский – один из выдающихся представителей литературного народничества, наиболее яркий художественный выразитель народнической романтики деревни.
«В биографиях Н.А. Добролюбова (гг. Скабичевского и Филиппова), а также в «Материалах» для его биографии (переписка Добролюбова) упоминается имя А.П. Златовратского, моего родного дяди, который был довольно близким товарищем покойного Николая Александровича как в Педагогическом институте, так и после, до смерти его...».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Второй том собрания сочинений классика Серебряного века Бориса Зайцева (1881–1972) представляет произведения рубежного периода – те, что были созданы в канун социальных потрясений в России 1917 г., и те, что составили его первые книги в изгнании после 1922 г. Время «тихих зорь» и надмирного счастья людей, взорванное войнами и кровавыми переворотами, – вот главная тема размышлений писателя в таких шедеврах, как повесть «Голубая звезда», рассказы-поэмы «Улица св. Николая», «Уединение», «Белый свет», трагичные новеллы «Странное путешествие», «Авдотья-смерть», «Николай Калифорнийский». В приложениях публикуются мемуарные очерки писателя и статья «поэта критики» Ю.