Крестовые походы. Идея и реальность - [68]

Когда же в 1476 г. папа Сикст IV выпустил буллу, в соответствии с которой стало практически возможным выкупать пребывающие в чистилище души умерших, деньги потекли в папскую казну потоками, и грамоты об отпущении грехов шли в народе нарасхват. Отныне в углу каждой церкви появились деревянные обшитые железом сундуки, куда складывались вырученные от продажи индульгенций денежные средства. Римская курия создала настоящую систему распространения папских «разрешительных грамот», опираясь на своих агентов — квестариев, которые путешествовали с реликвиями и письменными копиями буллы об индульгенции. Эти агенты, среди которых были прежде всего представители монашеских орденов, чаще всего францисканцы, нередко злоупотребляли своим положением, прибегая к вымогательству и заставляя мирян ходить на проповедь под страхом церковного отлучения, фальсифицировали буллы и реликвии. Иногда с целью извлечь деньги они обманывали простецов, уверяя, что индульгенция дает шанс немедленного попадания в рай. Кроме прочего сборщики средств нередко игнорировали папские приказы прекратить проповедь и передать деньги и вовлекали курию в бесконечную переписку. Бывали и случаи, когда продавцы индульгенций исчезали вместе с деньгами, собранными от пожалований мирян. Поскольку индульгенции выдавались папой, то весь гнев христиан по поводу злоупотреблений обращался против Рима. Святой Престол обвинялся в алчности, корыстолюбии и стремлении собирать деньги в свою пользу — ведь, как мы видели, собранные средства тратились нередко не на крестовые походы против неверных, а на нужды духовных и светских государей. Да и на продаже индульгенций действительно имели возможность нажиться все, кто был вовлечен в этот процесс: и светские правители, которые получали часть выручки за разрешение проповедовать буллу в их владениях, и проповедники, и квестарии и др. Так в процессе сбора средств на поход деньги «прилипали» к рукам прелатов, герцогов и князей, и со временем проповедь и сбор пожертвований в пользу крестового похода превращались в настоящий фарс, подрывавший доверие людей к папской власти. «Сколько раз, — с неподдельным сарказмом писал Эразм Роттердамский в своем «Наиполезнейшем рассуждении о войне с турками» (Ultissima Consultatio de bello Turcis inferendo), — нам объявляли о крестовом походе, о возвращении Святой Земли, мы видели красный крест на папской тиаре, красный сундук; сколько раз мы посещали торжественное собрание, где нам рассказывали о щедрых обещаниях, блистательных деяниях, больших надеждах, — но единственным победителем оказывались деньги. Пословица говорит, что непристойно дважды натыкаться на тот же камень; но как мы можем доверять таким обещаниям, сколь бы прекрасны они ни были, если нас обманывали более 30 раз, если нас так часто и совершенно в открытую вводили в заблуждение?»[81] Стоит ли удивляться, что средневековые миряне, которым предлагали помочь финансированию крестового похода, со временем начали проявлять осторожность на грани с цинизмом, не желая, чтобы их грубо обманывали. Практика таких поборов, злоупотребления при продаже индульгенций с самого начала осуждалась и сурово порицалась в средневековом обществе — о ней с иронией отзывались и английский хронист Мэтью Пэрис, и его соотечественник, поэт Уильям Ленгленд. Фигура жуликоватого странствующего монаха — продавца индульгенций — не случайно появляется в сочинениях писателей и поэтов Средневековья и Ренессанса — Чосера, Боккаччо и Рабле. Во времена Эразма Роттердамского сборы Церкви на крестовый поход все чаще отождествляли с вымогательством денег на далекие от борьбы с неверными цели, а сами крестоносцы стали ассоциироваться с разбойниками, которые за деньги покупали прощение грехов, чтобы потом воевать за свои корыстные интересы. Такое отношение различных общественных групп — в том числе и самой Церкви, часто выступавшей против сбора «крестовой десятины», — к военно-религиозным экспедициям, конечно, подрывало существование института крестового похода.

Разумеется, этот институт никто не упразднял. Парадоксальным образом ритуал благословения крестоносца до сих пор упоминается в римских богослужебных книгах, хотя он, понятно, давно вышел из употребления. Но дело в том, что крестовый поход — это не только социальный институт и, конечно, не только череда военных экспедиций, хотя предшествующее изложение канвы событий могло создать такое о нем впечатление. Крестовый поход — это также определенная идеология, известная система взглядов и воззрений, которая именно в позднее Средневековье переживает самый глубокий и, похоже, самый острый кризис. И сильнейший удар по крестовому походу наносит Реформация, которая кладет конец всем идеям и практикам, связанным с этим институтом. Предметом самой жесткой критики христианских богословов, начавших это широкое общественно-политическое движение, стало учение об индульгенциях, которое было, пожалуй, важнейшей составляющей крестоносной идеологии. В западной Церкви, исходившей из учения о возможности оправдания грешника при помощи «добрых дел», участие в крестовом походе — личное или, как в позднее Средневековье, опосредованное, в виде материальной поддержки — рассматривалось как заслуга, за которую ожидалась награда — духовные блага, прощение грехов, предоставляемое по индульгенции. Лютер же отрицал действенность добрых дел в стяжании индивидом спасения и вообще ставил под сомнение существовавшую в западной Церкви традицию, связанную с духовными привилегиями пилигримам и крестоносцам. Зачинатель Реформации утверждал, что папа на самом деле не обладает «властью ключей» (