Крестовые походы глазами арабов - [93]

Татары тем временем продолжали своё победное продвижение в направлении Сирии. В январе 1260 года армия Хулагу осадила Алеппо и быстро захватила город, несмотря на героическую оборону. Как и Багдад, этот древний город был подвергнут кровавой бойне и разрушению за то, что посмел бросить вызов завоевателям. Через несколько недель пришельцы были у ворот Дамаска. Айюбидские царьки, правившие ещё в разных сирийских городах, не могли, разумеется, остановить этот вал. Некоторые из них решились признать власть Великого Хана, намереваясь даже, по недомыслию, присоединиться к захватчикам в борьбе против мамлюков Египта, врагов их династии. У христиан, восточных и франкских, мнения разделились. Армяне в лице их царя Гетума встали на сторону монголов, их примеру последовал и зять царя Боэмонд Антиохийский. Напротив, франки Акры заняли позицию нейтралитета, которая была более выгодна мусульманам. Но как среди жителей Востока, так и среди выходцев с Запада создалось впечатление, что монгольское нашествие очень напоминает священную войну против ислама, войну, подобную франкским походам. Это впечатление усиливалось тем фактом, что главный помощник Хулагу в Сирии, военачальник Китбука был христианином-несторианцем. Когда 1 марта 1260 года пал Дамаск, в него как завоеватели вошли именно христианские князья: Боэмонд, Гетум и Китбука, что вызвало возмущение арабов.

Докуда дойдут татары? До Мекки, уверяли некоторые, чтобы нанести последний удар вере Пророка. До Иерусалима, во всяком случае, и очень скоро. В этом была убеждена вся Сирия. Сразу после падения Дамаска две монгольские армии поспешили овладеть двумя палестинскими городами: в центре Наблусом и Газой на юго-западе. Поскольку последний город находился на границе Синая, этой ужасной весной 1260 года казалось неизбежным, что и сам Египет не спасётся от опустошения. Хулагу, даже не дожидаясь окончания сирийской кампании, направил в Каир посла с требованием безусловного подчинения страны на Ниле. Посла приняли, выслушали и потом обезглавили. Мамлюки не шутили. Их методы были совсем не те, что у Саладина. Султаны-рабы, правившие Каиром уже десять лет, выражали ожесточённость и непримиримость арабского мира, осаждённого со всех сторон. Они сражались всеми средствами. Без моральных ограничений, без великодушных жестов, без компромиссов. Но зато храбро и эффективно.

В любом случае только к ним были теперь обращены все взоры, ибо они представляли последнюю надежду задержать продвижение захватчиков. В Каире власть уже несколько месяцев была в руках тюркского военачальника Кутуза. Шагарат-ад-дорр и её муж Айбек, процарствовав вместе семь лет, кончили тем, что убили друг друга. По этому поводу долгое время циркулировали многочисленные версии. Та, что пользовалась особой популярностью, несомненно, смешивала любовь и ревность с политическими амбициями.

Рассказывали, что султанша однажды, как это было принято, прислуживала своему супругу в бане, и, пользуясь моментом расслабленности и интимности, упрекнула султана за то, что тот взял себе в наложницы прелестную четырнадцатилетнюю рабыню. «Неужели я тебе больше не нравлюсь?» — спросила она его ласково. Но Айбек грубо ответил: «Она молода, а ты уже нет». Шагарат-ад-дорр задрожала от ярости. Она залепила супругу глаза мыльной пеной, сказала ему несколько примирительных слов, чтобы усыпить его бдительность, а затем неожиданно схватила кинжал и вонзила ему в бок. Айбек упал. Султанша несколько мгновений оставалась неподвижной, как бы в оцепенении. Потом, направившись к дверям, она позвала нескольких верных рабов, чтобы убрать труп. Но, к её несчастью, один из сыновей Айбека, которому было пятнадцать лет, заметил, что вода, вытекавшая из бани наружу, окрасилась в красный цвет. Он бросился в хаммам и увидел за дверью Шагарат-ад-дорр, полуобнажённую и ещё державшую в руке обагрённый кровью кинжал. Она побежала по коридорам дворца, преследуемая своим пасынком, который поднял на ноги стражу. Султанша чуть было не ускользнула от них, но в последний момент оступилась и сильно ударилась головой о мраморную плиту. Когда к ней подбежали, она уже не дышала.

Хотя эта версия весьма романтизирована, она всё же представляет исторический интерес, поскольку, очевидно, воспроизводит то, что рассказывалось по поводу этой драмы на улицах Каира в апреле 1257 года.

Как бы то ни было, после гибели двух суверенов трон занял юный сын Айбека. Но ненадолго. По мере возрастания монгольской угрозы командиры египетской армии стали понимать, что юноша не сможет возглавить предстоящее решительное сражение. В декабре 1259 года, когда орды Хулагу обрушились на Сирию, произошедший переворот привёл к власти Кутуза, человека зрелого и энергичного. Он сразу заговорил языком священной войны и призвал к всеобщей мобилизации против захватчиков — врагов ислама.

С исторической точки зрения новый государственный переворот в Каире выглядит как явный всплеск патриотизма. Как следствие, страна перешла на военный лад. В июле 1260 года сильная египетская армия вошла в Палестину для противостояния нашествию. Кутуз, разумеется, знал, что монгольская армия утратит основу своей мощи, ибо после того, как умер Мунке, верховный хан монголов, его брат Хулагу должен был отбыть со своим войском для участия в неизбежной борьбе за трон. После взятия Дамаска внук Чингиз-хана покинул Сирию, оставив в стране только несколько тысяч всадников под началом своего полководца Китбуки.