Крестоносец. За Гроб Господень - [6]

Нигде слово Божье не проникало в души людей так глубоко, как в селении Сен-Нектер, неподалеку от Клермона, где проповедовал Урбан. Это была сельская глушь, усеянная потухшими вулканами, в кратерах которых во множестве росли полевые цветы, травы и кустарники; то тут, то там попадались известняковые ущелья, вымытые бурными потоками вешних вод. Это был ландшафт контрастных оттенков, похожих на окрас голубиного крыла. Здесь песнь во славу крестового похода звучала особенно звонко. О жизненных тяготах скоро можно будет забыть, все они канут в Лету во время славного похода на Иерусалим, до которого, как говорили некоторые, было всего-то пятьсот миль… Или же пять тысяч?

Накануне Дня святого Игнатия Антиохийского, в 1096 году от Рождества Христова, жители поместья Сен-Нектер собрались в холодном нефе своей приходской церкви. Пришли все. Об этом четко свидетельствует как людская память, так и тогдашние документы, а также летопись Элеоноры де Пейен. Они приняли присягу. Все пали ниц на морозно-холодный пол этой мрачной и зловещей церкви, в которой совсем недавно была пролита кровь и которая была осквернена, когда сюда затащили визжащую от страха ведьму Анстриту и подвесили над ревущим костром. Те, кто стал свидетелем или же участником этого акта свирепой жестокости, теперь пытались забыть о нем, сосредоточившись на собственных тайных грехах и злодеяниях, а души их были полны стремления освободиться от наказания. Крестьяне из Сен-Нектер стали крестоносцами и взяли посох и суму. Иерусалим безудержно манил их. Они бурно возрадуются, когда их ноги ступят на священные улицы за стенами этого города и за его божественными вратами. Сатана исчезнет. Господь Саваоф пребудет с ними. И жители поместья хором повторяли строки псалма:

Об одном прошу я Господа,

Одного желаю:

Жить в доме Господнем до конца дней своих,

И наслаждаться благостью Господней,

И взирать на храм его святой…

Когда же это действо закончилось звонким «аминь» и прихожане расселись по жестким скамьям перед крестной перегородкой, отец Альберик призвал их взглянуть на искаженное муками лицо распятого Христа, вспомнить о своих грехах и просить Господа об их отпущении. Один за другим подходили они к исповедальне, где сидел, приготовившись слушать, отец Альберик, одетый в пыльную черную мантию; селяне исповедовались ему и получали отпущение грехов.

Место для покаяния располагалось в темном поперечном нефе, скрытом за приземистой, похожей на барабан колонной. Там гостеприимно горела свеча из чистого пчелиного воска — подарок Гуго де Пейена. Ее танцующее пламя освещало яркую фреску на стене напротив. Это была сцена из Апокалипсиса: преследование сатаной избранных, когда властелин ада, борясь с Церковью, изрыгнул реку страданий. Элеонора де Пейен, вдова, первой прошла через неф и приблизилась к месту покаяния и отпущения грехов. Вслед за своим братом приехала она с зеленых компьенских полей, что лежат на левом берегу Сены вдали от Парижа. Как и ее брат, она приняла крест, и поэтому должна была исповедаться и получить отпущение грехов. Красивое волевое лицо Элеоноры было прикрыто вуалью, щеки не были накрашены, в ясных серых глазах явственно проглядывала тревога, а полные губы были слегка приоткрыты. Она чувствовала себя неловко: исповедь всегда давалась ей с большим трудом. Встав на колени перед скамьей, на которой сидел священник, она быстрым шепотом перечислила несколько мелких прегрешений, а потом склонила голову и умолкла.

— И? — шепотом спросил ее отец Альберик. Это «и» было неизменным.

— Отче, я — вдова. Мой покойный муж Одо… — Элеонора на мгновение замолчала, а потом продолжила: — Однажды ночью мой муж упал и умер.

— Об этом я уже слышал.

— Но вы не слышали всей правды, отче. Он был сильно пьян. И я поощряла его пьянство.

— Но почему?

— Чтобы он ко мне не приставал. Но он все равно приставал, — выпалила Элеонора. — В Компьене, в нашем замке, мои покои находятся на самом верху каменной башни с круговой деревянной верандой. — Она немного помолчала и глубоко вздохнула. — Он пришел ко мне, отче. Я была одна. Его уста изрыгали проклятия и грязные оскорбления, его сердце полнилось неистовой злобой, а его брюхо — дешевым вином. Я встретила его в лестничном колодце. Мы подрались. Я толкнула его, отче, и он упал, ударившись головой о стену, а потом — об острые каменные ступеньки.

— Вы толкнули его, защищаясь?

— Отче, мне было радостно видеть, как он падает, — только и ответила Элеонора. Ей не хватило духу признаться в своем последнем грехе, и она не рассказала, как несколько долгих часов не выходила из своих покоев, совершенно не думая о том, что случилось с мужем, а потом втайне радовалась его смерти.

Однако отец Альберик понимающе кивнул, его рука уже двинулась вверх, а уста прошептали: «Absolvo te».

Элеонора покинула исповедальню. Во время отпущения грехов она так сильно прижималась к скамье священника, что теперь ее руки и запястья сильно болели. Отец Альберик сказал, что искуплением грехов станет ее паломничество в Иерусалим. Она прошла через неф и преклонилась в приделе Богоматери, уставившись на вырезанное из дерева лицо Пресвятой Девы Марии. Закрыв глаза, Элеонора снова прошептала покаянную молитву «Конфитеор»: «Признаюсь перед всемогущим Господом, а также перед моими братьями и сестрами, что я грешила чрезвычайно много…»