Крестоносцы социализма - [147]
Либералы пришли в восторг от нового правительственного курса. Они и прежде старались не раздражать правительство, облекая свои требования в лояльные формы, ибо российская буржуазия росла под опекой царизма, привыкла бояться его и нуждаться в нем[1413]. Либералы хотели бы не ликвидировать самодержавие, а лишь выторговать у него какую-нибудь конституцию, «хоть такую, – иронизировали народники, – какую имеют от царя зубры в Беловежской пуще»[1414], только бы оградить себя от крайностей деспотизма и произвола. Они сочувствовали, а иные из них даже содействовали народовольцам в борьбе против самодержавия: информацией[1415], деньгами[1416], укрывательством[1417], ходатайствами перед властями. Так, почетный академик П.П. Семенов-Тян-Шанский постоянно хлопотал об освобождении или смягчении участи политических арестантов: «в Департаменте полиции <…> его называли официальным предстателем за интересы государственных преступников и прибавляли, что за многочисленные знакомства с преступниками его самого давно пора сослать»[1418]. Но террористический способ борьбы «Народной воли» либералы отвергали, как безрассудную крайность, лишь озлоблявшую царизм.
Сами они предпочитали действовать посредством унаследованных от 50 – 60-х годов адресных кампаний, причем адреса, которые подносились правительству, даже либерал И.И. Петрункевич сокрушенно называл «пошлыми, униженными, вполне ничтожными»[1419]. Лишь в редких случаях либеральные оппозиционеры дерзали публично осудить «произвол и самоуправство» царских властей[1420] и декларировали, что «Россия хочет жить, как правовое государство, а не как полицейский участок»[1421].
По сути дела буржуазный либерализм противостоял в 70 – 80-е годы не только реакции, но и революции. Либералы вымогали у правительства уступки, во-первых, конечно, чтобы защитить свои интересы, а во-вторых, чтобы предотвратить революцию. М.Н. Катков точно определил принципиальную разницу в позиции революционера и либерала тех лет: «Революционер говорит правительству: „Уступи, или я буду стрелять!“, а либерал говорит правительству: „Уступи, или он будет стрелять!“»[1422]. Но, как бы то ни было, давление либеральной оппозиции дополняло революционный натиск на самодержавие и усугубляло кризис «верхов».
Итак, либералы обрадовались слову и делу Лорис-Меликова, уверовали в то, что правительство отныне пойдет по пути уступок общественному мнению, и настроились на почтительное ожидание этих уступок. Правление Лорис-Меликова они окрестили «диктатурой сердца». Сам Лорис-Меликов слыл «бархатным диктатором». Харьковские толстосумы воздвигли в его честь триумфальную арку с надписью: «Победителю Карса, чумы и всех сердец»[1423].
Однако революционеры не были обмануты новым курсом. Газета «Народная воля» нашла для режима Лорис-Меликова меткое определение: «лисий хвост – волчья пасть»[1424]. В радикальных кругах ходила по рукам эпиграмма:
Диктатура Лорис-Меликова не остановила революционной борьбы. 20 февраля 1880 г. террорист-одиночка Ипполит Млодецкий стрелял в самого диктатора, но промахнулся и был схвачен, а 22 февраля публично казнен. На казнь Млодецкий шел с улыбкой. Поднявшись на эшафот, он крикнул толпе народа, которая собралась поглазеть на него: «Я умираю за вас!»[1426].
Исполнительный комитет «Народной воли» в специальной прокламации о деле Млодецкого отметил, что Млодецкий покушался на диктатора «не только без пособия, но даже без ведома ИК». «Исполнительный комитет, без всякого сомнения, – говорилось в прокламации, – изыскал бы более верные средства совершения казни Меликова, если бы над ним состоялся смертный приговор»[1427]. Тем временем «Народная воля» усилила антиправительственную пропаганду, агитацию и мобилизацию. Кризис «верхов» продолжался…
28 января 1881 г. Лорис-Меликов представил Александру II проект реформ, с помощью которых диктатор намеревался вызволить правительство из кризиса. В литературе этот проект фигурирует под названием «Конституция Лорис-Меликова». Суть проекта сводилась к образованию в лице «Временных комиссий» (из чиновников и выборных от «общества») совещательного органа при Государственном совете, который сам был совещательным органом при царе[1428]. Иначе говоря, т.н. «Конституция Лорис-Меликова» вовсе не являлась конституцией, а лишь могла бы стать шагом к ней при удачном для оппозиции соотношении сил. «Все зависело от того, – резонно заключал В.И. Ленин, – что пересилит: давление ли революционной партии и либерального общества или противодействие партии непреклонных сторонников самодержавия»
