Крестоносцы поневоле - [91]

– Ты-то откуда знаешь? – хмыкнул Малышев. – Не видно ж ни зги!

Сибиряк прилег к земле, после секундного колебания рядом улегся и Костя.

– Мне видеть не надо… В лесу на слух надо больше… А где и запахом выделят. – Захар всматривался в чернеющие стены города. – Там семеро, может, восемь человек. Все при оружии. Железо тихо позвякивает.

Бывший промысловик определил положение источника опасности и ткнул пальцем в небольшой холм, поросший кустами в пятидесяти метрах от их местонахождения:

– Там!

Не понимавшему причину задержки пареньку Костя вполголоса объяснил, что Захар думает, что в тех кустах засада.

Дружинник побелел:

– Там выход того лаза, которым я в замок пришел!

Малышев повернулся к Пригодько:

– Грамотно придумали. Пропустят гонца – и на обратном пути будут знать не только послание из Ги, но и ответ из замка. А то и пустят гонца обратно впереди себя, а за его спиной в замок через лаз войдут. Грамотно!

Сбоку читал благодарственную молитву дружинник. Захар на него цыкнул, и тот затих.

– Я вот что думаю, Костя, – начал красноармеец. – Нехорошо нам оставлять тут врага в засаде. Они и ход знают, могут попробовать пробиться. Да и пугануть вражину не мешает.

Костя изумленно посмотрел на Захара:

– Ты чего? Воевать полезем на семерых?

Захар хмыкнул:

– А чего? – Он ткнул пальцем в землю. – Ночь холодная, а к утру туман подымется. Ничего видно не будет. Они под утро размякнут, мы с первыми лучами их и возьмем. Что тут думать – там коротышки одни.

Пригодько презрительно скривил нос.

– Без выстрела, одним обухом секиры возьмем. У нас кольчуги, а там небось только в тулупах сидят. Вдвоем справимся.

Костя боевого запала товарища не разделял.

– Может, лучше тихо к стене – и в город? И откуда ты такой кровожадный? Из школы красноармейца? – Он повернулся к проводнику и спросил на местном наречии: – Как тебя обратно должны пропустить?

Над словами товарища сибиряк серьезно задумался.

– Ты не прав, Костя. – Он выбирал слова по одному, нанизывая их в предложения, как когда-то терпеливо собирал ягоды в лесу. – Ты думаешь, я жестокий? Злой?

И сам же, отвечая на свой вопрос, замотал головой:

– Нет… Меня дед учил: никогда не убивай просто так. Не отбирай жизнь напрасно.

Красноармеец потер подбородок, обильно заросший густой бородкой, со временем обещавшей стать широкой окладистой бородой:

– Но мы тут не в лесу, Костя. Мы их оставим за спиной – они кого-то из наших словят и живота лишат. Здесь война, понимаешь? Или мы их, или они нас! И никак по-другому, чтобы и тебе хорошо, и рыбка в животе! Так на войне не бывает! – Он начал уже активно жестикулировать, но голос не повышал и все так же тихо шептал: – Ты их сейчас обойдешь, они Улугбека или Тимофея зарежут… Или завтра тебя убьют, а твою Иоланту всем отрядом хакнут по три раза и пузо вспорют. Тут война, тут нельзя по-другому.

Выговорившись, Захар отвернулся от опешившего от гневной отповеди товарища и устало прошептал в туман:

– Я, думаешь, хотел финнов тех живота лишать? Знал просто: не я, так они меня через день. Война – она такая штука… В нее с чистыми руками войти можно, вот только выйтить нельзя.

Это была самая длинная речь обычно молчаливого и слегка замкнутого в себе сибиряка.

Ответить было нечего. Да и не ждал ответа красноармеец.

– Ну, ладно… Чего там. Справимся, так справимся… Только надо постараться побольше пленных взять – может, выведаем что, – наконец выдавил согласие Малышев.

Костя обернулся к проводнику:

– Так… Это… Как, ты говорил, тебя обратно впустят?

Дружинник, не понявший ничего из эмоциональной перепалки гостей баронессы, тихо прошептал:

– Там, у стены, когда дойду, тихо крякну два раза. Со стены скинут веревку.

Костя опять повернулся к Захару, уже деловито осматривавшему секиру:

– А может, все-таки, ну их? Чего на рожон лезть. А если там варяги? Ног не унесем.

Захар покачал головой:

– Нехорошо. Мы их боимся. А должны они нас!

Костя, подумав, внес коррективы в план:

– Ладно. Коль под хвост тебе что попало… Но я все равно револьвер достану. С викингами махаться я еще не готов. Если там будут эти отморозки, я даже меч доставать не буду – постреляю всех нах! И делов!

…Когда первые лучи солнца только начали наполнять густой утренний туман молочной белизной, Костя и Захар тихонько поползли к засаде миланцев. Дружинника оставили на месте, хотя он и рвался вперед. У паренька из брони были шерстяная котта[159] и грубый дерюжный плащ-шап, а из оружия – короткий меч. С такими доспехами он мог только помешать. По весу и Костя, и Захар были тяжелее среднего представителя одиннадцатого века почти в полтора раза. Здесь нормальным считался мужчина пятидесяти килограммов веса, в то время как вес Малышева тянул почти под восемьдесят. Рыцари, вскормленные и тренированные с малых лет, выглядели помощнее. Среди народов Европы выделялись сложением только представители Скандинавии и их многочисленные осевшие на завоеванных землях потомки-норманны. Хорошая еда плюс постоянная гребля развивали из невысоких скандинавов (рост викинга редко превышал один метр шестьдесят сантиметров) настоящих культуристов с бочкообразной и широченной грудью. Но в этом случае они становились неповоротливыми, хотя в кольчуге и напоминали настоящие танки на поле боя. Кроме викингов русичам следовало опасаться еще и рыцарей из благородного сословия, оруженосцев, дружинников из личной гвардии сеньоров и прочих профессиональных солдат, обучавшихся военному делу с детства и выращенных на мясе и крови врагов. Но еще в лагере гостеприимного ярла Хобурга «полочане» усвоили, что в бою один на один (в случае, если он идет в ограниченном пространстве) у противников против них мало шансов. Если же у врага есть свобода маневра, то тут в дело вступают опыт и выучка, а этими качествами все выходцы из двадцатого века, кроме Горового, похвастать не могли.