Крестный путь Петра Столыпина - [44]

Глава VI Председатель Совета министров

Мы – рулевые, стоящие у компаса, и должны смотреть только на стрелку, и как бы привлекателен, как бы соблазнителен ни был приветливый берег, но если на дороге к нему есть подводные камни, то курс мы будем держать стороною; мы – межевщики, которым доверены межевые признаки, и если они утрачиваются, мы будем на это указывать; мы – часовые, поставленные для охраны демаркационной линии, и свои ли, чужие ли будут её нарушать, мы не будем малодушно отворачиваться в сторону.

П. А. Столыпин

Попытка создания коалиционного кабинета

Закономерно возникает вопрос: почему Столыпин был выбран Николаем II для назначения на пост главы правительства? Кстати, характерно для психологической характеристики премьера то, что он сам стремился, скорее, преуменьшить своё значение как государственного деятеля. Например, считал вполне нормальным в частном письме охарактеризовать своё государственное и политическое значение, по меньшей мере, излишне скромно: «Никогда я себя не переоценивал, государственного опыта никакого не имел, помимо воли выдвинут событиями и не имею даже достаточно умения, чтобы объединить своих товарищей и сглаживать создающиеся меж ними шероховатости».

С одной стороны, ответ как будто очевиден – как министр внутренних дел он проявил импонировавшую Николаю II решительность в борьбе с революцией и террором. Однако не всё было так просто – его роль во главе Совета министров не должна была, по царскому мнению, ограничиваться только сугубо силовыми, карательными функциями.

В принципе, эта логика была совершенно идентичной той, которой руководствовался самодержец, когда Столыпин назначался руководить МВД.

Хотя царь и пошёл на роспуск Думы, но он не согласился с мнением ряда правых, считавших, что следует полностью отказаться от парламентаризма и вернуть ситуацию, существовавшую до Манифеста 17 октября 1905 года. Заявленной им ещё при открытии I Думы позиции, несмотря на всё неприятие деятельности думских революционеров, Николай II придерживался и далее: «…я буду неуклонно покровительствовать учреждениям, которые я даровал, будучи заранее уверенным в том, что вы приложите все силы, чтобы служить родине, удовлетворить нужды столь близких моему сердцу крестьян и обеспечить народу развитие его благосостояния, всегда памятуя, что действительное благосостояние государства заключается не только в свободе, но также и в порядке, основанном на принципах конституции».

Подобной же позиции придерживался и министр внутренних дел, считавший, что возвращение к самодержавному прошлому уже невозможно. Показательно, что Витте принадлежит и такая неожиданная характеристика Столыпина: «Галантный, обмазанный с головы до ног русским либерализмом, оратор школы русских губернских и земских собраний». Даже Милюков был вынужден сделать некое полупризнание: «Столыпин выступал в двойном обличье – либерала и крайнего националиста (возникает закономерный вопрос – если Столыпин действительно был «крайним националистом», то почему его так люто ненавидели черносотенцы? – Авт.)».

Для подобных характеристик были все основания. Столыпин прекрасно понимал всё значение парламентаризма и гражданского общества для строительства новой России и стремился обеспечить для всех политических партий, независимо от исповедываемой ими идеологии, нормальные условия для деятельности. Так, он отправил губернаторам и градоначальникам секретный циркуляр, призванный положить конец межпартийному насилию: «В последнее время стали учащаться случаи террористических посягательств на членов некоторых легализированных политических обществ на почве партийной вражды, каковое обстоятельство может повлечь за собою массовые выступления междуусобного характера и потому на означенное явление должно быть обращено особое внимание местной администрации. В видах предупреждения описанных преступных посягательств надлежит усилить негласное наблюдение со стороны розыскных органов и кроме того принять меры к тому, чтобы об упомянутых террористических актах назначались со стороны полиции и судебной власти самые энергические расследования для обнаружения виновных и быстрого предания суду с применением к обвиняемым высшей меры пресечения во время дознания и следствия.

Об изложенном имею честь сообщить для надлежащих с Вашей стороны распоряжений».

Понятно, что подобная позиция Столыпина была выгодна всем политическим партиям. Конечно, за исключением ультралевых и ультраправых экстремистов, для которых политика и насилие были неразделимы. Последним было четко указано, что власть больше не будет терпеть насилия в политической борьбе.

Несмотря на всю свою беспощадность к революционным выступлениям и террору, Столыпин мог эффективнее любого другого деятеля из царского окружения контактировать с либеральной оппозицией, и недаром именно он перед роспуском Думы вёл переговоры с Шиповым, Милюковым и графом Гейденом. Причём дело было далеко не только в способностях Петра Аркадьевича как переговорщика (хотя они, несомненно, присутствовали). Столыпин не скрывал, что при любом развитии событий он считает введение парламентаризма в России необратимым, более того – необходимым для её дальнейшего развития. Для него дискуссионен был вопрос не существования Гоударственной думы, а лишь её объёма полномочий, в том числе отношений с Советом министров. Столыпин даже во время наибольшего конфликта с либеральной оппозицией стремился не к бездумному реваншу, как ультраправые и многие правые (которые, подобно Бурбонам периода реставрации, ничего не забыли и ничему не научились), а налаживанию сотрудничества. Чрезвычайно показательно, что условием (немедленно принятым Николаем II) согласия на назначение премьером Столыпин поставил разрешение предлагать к вхождению в правительство избранных им общественных деятелей.