Крестный путь Петра Столыпина - [34]

Он знал обо мне от Дурново и потребовал, чтобы я представился ему немедленно после вступления его в должность. Приём длился, наверное, около часа. Я сделал обстоятельный доклад о положении дел в революционных партиях. Столыпин просил меня сноситься с ним по всем делам, касающимся политической полиции, непосредственно, минуя Департамент полиции. Он хотел, чтобы я делал ему доклады по возможности каждый день. И действительно, почти ежедневно после 12 часов ночи я приезжал к нему с докладом, и если меня не было, он обычно звонил и справлялся о причинах моего отсутствия. «Для вас, – заявил он мне в первую встречу, – если будет что-то экстренное, я дома во всякое время дня и ночи».

Другой незаурядный профессионал политического сыска – жандармский полковник Павел Павлович Заварзин (возглавлявший при Столыпине сначала Варшавское, а потом Московское охранное отделение) отзывался о своём бывшем начальнике не менее восторженно, и при всей безыскусности его характеристики, она одна из наиболее точных: «…я был вызван в Петербург для личного доклада министру внутренних дел П. А. Столыпину.

В назначенный час я был приглашён в кабинет министра, который в это время, по желанию Государя, проживал с семьей в Зимнем дворце[7]. Навстречу мне из-за стола поднялся высокого роста брюнет с черною небольшою бородою и спокойно смотревшими на меня карими глазами. Заметное утомление министра сказывалось иногда в его позе. П. А. Столыпин слушал мой доклад с большим вниманием, ни разу не перебив, и лишь от поры до времени делал заметки. Затем он задал мне ряд вопросов, входя в детали и способ выполнения его указаний.

Беседуя с П. А. Столыпиным, я был поражён его колоссальной памятью, способностью быстро ориентироваться в мыслях собеседника и логичностью выводов в широком государственном масштабе.

Оппозиционная работа Польского коло[8], содействие ему русских левых кругов Государственной думы, противодействие отделению Холмщины[9], террор в Привислянском крае являлись для министра фактами, затрагивающими государственные интересы, вызывающими необходимость принятия решительных и твёрдых мер.

В заключение мне был дан ряд общих и частных указаний, затем, пожелавши мне успеха, премьер сказал: «Поляки сильно любят свою Польшу и народ, почему им многое удаётся в борьбе с нами. Мы тоже с Вами преисполнены такими чувствами и потому не будем жертвовать интересами своей родины»…

П. А. Столыпин на горизонте русской государственности являлся выдающимся деятелем, значению которого история, несомненно, должна будет уделить особое место. Строгий законник, отнюдь не жестокий по натуре человек, верующий христианин, он всеми силами стремился избавить родину от тех «великих потрясений», которыми ей угрожали и революционные партии, и радикальные круги общественности.

Революционеры сознавали, что с такою крупною величиною, как Столыпин, бороться им не под силу, почему прибегали к обычному для них в таком случае выходу (Заварзин до конца своих дней считал, что убийство Столыпина в Киеве было организовано революционерами. – Авт.)».

А один из близких сотрудников министра – редактор правительственной газеты «Россия» действительный статский советник Сергей Николаевич Сыромятников впервые сравнил его с Отто фон Бисмарком (впоследствии слова о «русском Бисмарке» в качестве характеристики Столыпина станут общим местом): «Если Бисмарка называли железным канцлером за его политику, то гораздо правильнее можно назвать Столыпина железным министром за его силу воли и за его самообладание. Иногда только загорались его глаза, когда он слышал о какой-нибудь вопиющей несправедливости».

Но, несмотря на общепринятое представление о том, что для Столыпина основным было силовое подавление революционных выступлений, этим его работа в МВД далеко не исчерпывалась. При всей важности вопроса борьбы с революционным террором для министра внутренних дел (фактически министра всей внутренней политики) крайне важно было, всё-таки, попытаться достигнуть понимания с либеральной оппозицией и объединиться вместе с ней против радикально революционных элементов.

Столыпин не понимал отсутствия сколько-нибудь чёткого курса у Горемыкина и считал, что тот представляет ситуацию императору в неоправданно оптимистическом ключе. По мнению шефа МВД, другого выхода в сложившейся ситуации, чем роспуск не желавшей идти ни на какие компромиссы с властью I Думы, больше не было. Например, Коковцов так характеризовал позицию преемника Дурново: «Горемыкин как то неохотно реагировал на заявления некоторых министров… что нечего больше ждать (имеется в виду роспуск I Думы. – Авт.)у ибо иначе может быть уже поздно. Он не выражал личного своего мнения, но давал ясно понять, что нужно ждать прямых указаний государя, которого он и министр внутренних дел (явный показатель особой роли Столыпина в правительстве. – Авт.) осведомляют обо всём, что происходит.

Гораздо более определённым было положение дел в глазах министра внутренних дел Столыпина. Мы продолжали часто видеться с ним на заседаниях Совета, и каждый раз он говорил мне, что роспуск Думы близок, что государь, как он замечает, часто очень нервничает, а Горемыкин старается его успокоить постоянными ссылками на то, что ничего особенного не произойдёт. Но он думает, что