Крестник - [3]

Через некоторое время стало светлее, мы оказались в галерее, где со стен и потолка свисали сталактиты и едва слышно журчала вода в тихих бассейнах. Повсюду, куда я только ни бросал взгляд, стояли свечи — на каждом уступе стены, в каждой нише, на любом, даже самом маленьком участке плоской поверхности. Они отличались друг от друга размерами, но все горели ровным ярким огнем. Здесь не было сквозняков, если не считать потока воздуха, вызванного нашим движением. Впрочем, мы замедляли ход...

Я спустил ногу на землю и остановился. Никогда в жизни я не видел столько зажженных свечей сразу.

— Спасибо, Дорел, — прошептал я.

Я откинул упор и поставил Дорела, а сам решил немного прогуляться. Из грота во всех направлениях уходили туннели — повсюду сияли бесчисленные огни. Изредка догоревшие до конца огарки вспыхивали в последний раз и гасли. И тогда, словно черные бабочки, по стенам начинали метаться тени.

Отойдя от грота, я вдруг испугался, что могу заблудиться. И принялся искать Дорела. Как только я сяду на него, мой велосипед легко найдет дорогу назад.

Я оглянулся и заметил темную тень, летящую среди огней и сталактитов. Это был мой велосипед, в седле которого сидел Морри. Дядюшка, не торопясь, крутил педали и улыбался. Мне показалось, что за спиной у моего крестного развевается темный плащ. Он помахал мне и вскоре уже стоял рядом.

— Я рад, что ты приехал навестить меня, — сказал Морри.

— Хотел поблагодарить за подарок. Дорел просто замечательный!

— Рад, что он тебе понравился. — Морри слез с велосипеда и поставил его на упор.

— Никогда не слышал, чтобы у велосипеда было имя, — заметил я.

Морри провел костлявым пальцем по рулю:

— Он в большом долгу передо мной и теперь старается загладить вину. Не хочешь выпить чашку чая или горячего шоколада?

—Люблю горячий шоколад, — признался я.

Дядюшка отвел меня за угол, где в нише лежал плоский камень, накрытый красно-белой ситцевой скатертью. На столике я увидел две чашки с блюдцами, рядом — салфетки и чайные ложечки. Заиграла классическая музыка, но я не мог определить, откуда доносились звуки. Морри взял графин, стоявший на подставке, под которой горела одна из свечей, и наполнил наши чашки.

— Что это за музыка? — спросил я.

— Мой любимый квартет Шуберта до минор. Хочешь зефира?

— Да, пожалуйста.

Он положил мне на блюдечко зефир. Мне было трудно разглядеть выражение его лица, на котором плясали многочисленные тени.

— Ты здесь работаешь, Морри, или живешь?

Крестный протянул мне чашку, откинулся на спинку стула и принялся трещать суставами пальцев, чему я всегда ужасно завидовал.

— У меня много работы снаружи, — ответил он. — Но можешь считать, что тут находится мой офис и квартира. Да, пожалуй, так оно и есть.

— Понятно, — задумчиво проговорил я. — Здесь хорошее освещение.

Дядюшка засмеялся. А потом сделал широкий жест, и ближайшая свеча ярко вспыхнула.

— Она подумает, что это заклинание, вызывающее обморок, — заметил Морри.

— Кто? — поинтересовался я.

— Леди, которой принадлежит эта свеча. Ее зовут Луиза Трухильо. Ей сорок восемь лет, и она живет в Нью-Йорке. В ее распоряжении еще двадцать восемь лет. Bueno[1].

Я опустил чашку, медленно повернулся и посмотрел на огромную пещеру и множество туннелей, которые расходились в разные стороны.

— Да, — промолвил Морри через некоторое время. — Все здесь, и у каждого своя.

— Я читал, что в мире живет несколько миллиардов людей.

Он кивнул:

— Много воска.

— Хороший шоколад, — сказал я.

— Спасибо. Для Большой Десятки наступили тяжелые времена.

— Что?

— Все интересное происходит сейчас на Западе.

— Ах вот ты о чем, — сообразил я. — Футбол. Ты говоришь об университетском футболе, не так ли?

— Да, но игры профессиональной лиги я тоже люблю. А ты?

— Я мало что о ней знаю, — ответил я. — Но хотел бы, чтобы ты мне рассказал.

И Морри с удовольствием исполнил мою просьбу.

Прошло много времени, теперь мы просто сидели, созерцая бесконечное мерцание свечей. Наконец крестный снова наполнил наши чашки.

— А ты думал о своем будущем? Чем ты собираешься заняться, когда вырастешь? — поинтересовался он.

— По правде говоря, нет, — ответил я.

— Почему бы тебе не стать врачом? Мне кажется, у тебя есть талант. Я позабочусь о твоем образовании, — сказал Морри. — Ты играешь в шахматы?

— Нет.

— Очень интересная игра. Стоит попробовать. Хочешь, я тебя научу?

— Ага.

Не знаю, как долго мы с ним просидели, используя в качестве доски квадраты скатерти. Фигурки были вырезаны из кости; белые и темные, они показались мне весьма изящными. Довольно быстро я понял, что мне эта игра нравится.

— Значит, врачом, — проговорил я, когда мы закончили очередную партию.

— Да, подумай над этим.

— Обязательно, — кивнул я.

Так я и сделал. Было приятно иметь какую-то цель. Я начал более серьезно заниматься математикой, химией и биологией. Учиться в колледже оказалось совсем нетрудно, а пока я размышлял над тем, где взять деньги на университет, умер дальний родственник и оставил мне в наследство приличную сумму, которой должно было хватить на весь период обучения.

Даже после того как я поступил в колледж, каждый год в день моего рождения я ездил на Дореле — а тот оставался таким же новеньким и блестящим — в офис к Морри, где мы пили горячий шоколад, играли в шахматы и разговаривали о футболе.