Крест. Иван II Красный. Том 2 - [4]

   — Летом мы медный этот лом по Тверце возили, зимой на санном полозе.

   — В село Медное?

   — Нет... — Игумен опять заручился молчаливой поддержкой сопостников, прежде чем открылся: — Не доезжая Медного, в болоте всё схоронено. От нашей схоронки, надо быть, и село прозвание такое получило.

   — В болоте-то столь много годов лежала медь, небось испортилась? — недоверчиво спросил Константин Михайлович.

   — Что ты, князь! Медь — не железо. Это железо насквозь может проржаветь, а медь только сверху коркой зелёной покроется и целёхонька будет хоть до скончания света.

   — А много ли её, хватит ли на вечевой колокол?

   — Хватит, хватит, да ещё ого-го сколько останется.

Боясь спугнуть удачу, Константин Михайлович пообещал монахам в обмен на медный лом рыбные ловы на Тверце и Волге в вечное пользование отдать и пчелиные борти на берегу речки Кавы. Игумен выпросил вдобавок три десятка кадей ржи, гороха, гречки, а после этого ещё раз заверил:

   — Меди у нас в болоте куды как много схоронено от чужого глаза. Её и тебе на стопудовый колокол хватит, и нам на малый кампанчик... Отольёшь и нам, государь, а то мы всё в деревянное било ударяем, а-а?

Константин Михайлович конечно же согласился на всё, тем более что и ещё одна удача подвернулась. Оказалось, что в обители живёт старец, не помнящий сам, сколько годов ему — девяносто или все сто, однако же удержавший в памяти обстоятельства, где и как отливали тот вечевой колокол, который умыкнул хищный Иван Калита. Ветхий деньми монах указал высокое место на берегу речки Тьмаки, где сохранились в земле остатки домницы и опок. Приглашённые из Новгорода литцы, которые, по их уверению, учились искусству колокольного дела у самого московского Бориски, одобрили литейную глину, имевшуюся в изобилии на указанном монахом-старцем месте.

И дальше всё складно получалось. Константин Михайлович отрядил в помощь пришлым литцам три дюжины своих людей — кузнецов, каменщиков, плотников, землекопов. За одну седмицу выполнили все подготовительные работы. На крутом глинистом берегу Тьмаки под приглядом литцов местные ковали и каменщики поставили литейную печь, в которую стали загружать медный лом, древесный уголь, иные нужные добавки. Рядом вырыли яму, как громадный колокол, раструбом вверх, дно и стены обложили камнем, ровно обмазали глиной. На дне ямы начальник новгородских литцов, молодой и веселоглазый мужик по имени Четвертунь, неспешно и умело лепил из глины болван.

Как разожгли домницу, Константин Михайлович не смог скрыть лихорадочного нетерпения, обо всём допытывался у Четвертуня: зачем вешки и что это за собаки грузовые с хвостами, крепки ли верёвки и надёжны ли вороты с веретёнами. А когда металл начал плавиться, великий князь не поленился забраться на двенадцатисаженную соху, заглянул сверху в нутро домницы. Спустился в большом воодушевлении:

   — Кипит, пузырится, я думаю, пора олово добавить. И серебра, а?

Четвертунь не возражал, бросил в плавильную печь оловянные плашки и две старинные гривны серебра, огонь возметнулся вверх, полыхнув дымом и копотью.

   — Завтра утром можно и сплав пустить.

   — Прямо завтра? — не сразу поверил Константин Михайлович и закашлялся то ли от летевшей с домницы гари, то ли от волнения.

В этот же день епископ Фёдор устроил в Спасском соборе молебен за успех великого дела, а дьякон с псаломщиком всю ночь читали попеременно кафизмы по Псалтыри.

А на рассвете вдруг потянулись с закатной стороны тяжёлые тучи, обложили всё небо. Дождь обрушился сплошным потоком. Четвертунь велел своим работникам накрыть домницу и литейную яму тесовыми досками, наказал двум молодым истопничишкам постоянно поддерживать огонь, после чего все ушли в укрытие пережидать непогоду.

4

Ни у кого, даже у старых стариков, не было на памяти другого такого ливня. Хляби небесные разверзлись словно перед новым потопом. Хмарным был весь день, иногда небо чуть-чуть высветлялось, но дождь не прекращался, лишь переходил из проливного в ситничек, чтобы малое время спустя снова обрушиться тугими ливневыми струями. Полнились водой овраги, к Тьмаке и Волге неслись бурные мутные потоки.

Четвертунь, промокший до нитки, то и дело нырял в дождь к домнице, следил, чтобы не загас огонь, отдавал громким голосом распоряжения работникам. Истопничишки менялись, чтобы переодеться в сухую одежду и согреться в избе, землекопы отводили на сторону по канавкам скопившуюся дождевую воду.

Великий князь с тревогой наблюдал за всем происходящим через открытое окно верхней светлицы терема. Надежды, что дождь прекратится и можно будет всё-таки начать отливку колокола, к вечеру вовсе растаяли. Константин Михайлович, помолившись в крестовой, ушёл в свою изложницу, отложив упования до утра.

Проснулся, когда рассвет ещё еле забрезжил. Нехорошее предчувствие скребло душу. Подошёл к окну и высунулся во двор. Дождь почти прекратился, лишь чуть приметно бусил. Константин Михайлович рассмотрел сквозь морось стоявших у домницы литцов, прислушался.

   — Дожжит и дожжит...

   — Куды, ливмя льёт.

   — Дал Бог дождю в толстую вожжу.

   — В полночь ещё и ветер взнялся, дождь косохлёстом пошёл, чухотку огонь не загасил.