Крест. Иван II Красный. Том 1 - [165]
Иван на это никак не отозвался. В задумчивости сидел и Святогон. Над их побагровевшими телами продолжал вздыматься парок. Оба неторопливо прихлёбывали из ковшей ледяной медок, оба об одном молчали. Неужто каждому необходимо пройти через то одиночество, когда человек чувствует себя освобождённым от обязанностей и от обстоятельств, от связей с кем-то и с чем-то, когда в душе его стойко поселяется даже не отчаяние, но равнодушие от сознания полной тщеты своей жизни, тоска без отрады, без надежд и желаний искать что-то новое, что может воскресить радость существования?
Кто знает, сколько бы ещё они просидели в безмолвии, с чего бы возобновили беседу, кабы вдруг не отчинилась банная дверь и в проёме её не появился наместник Жердяй. И не один — следом за ним шагнул в предбанник великий князь Семён Иванович. Появление брата изумило Ивана сильнее, чем явление баинника, облепленного берёзовыми листьями. Никогда не приезжал сюда Семён, видно, из ряда вон забота привела его.
— Что стряслось, Сёма?
— Ничего. Просто захотелось мне с устатку косточки распарить, — хохотнул Семён, не желая, видно, сразу выкладывать причину внезапного наезда. — Приехал, а у вас кстати влазня истоплена, вот как гоже!
— Кто из русичей до баенки не охоч! — одобрил Святогон. — Сейчас поддам парку и попотчую тебя.
— Нет, боярин, жару нагони, а парильщик у меня свой, Алексей Петрович Босоволоков-Хвост. Ну-ка, Жердяй, кликни его сюда.
Хвост стоял за дверью, только и ждал зова. Вошёл и начал наперегонки с великим князем разнагишаться. Ловкий, жилистый, гибкий, он сбросил одежду первым. Семён, тоже мускулистый и крепкий, оказался не столь проворен — и высокий сан, видно, не позволял борзиться, и чрево затрудняло.
Семён первым смело шагнул в парную, да и поклонился до полу, зарычал:
— Во, нечистый дух, нажарганил!
Следом за ним скрылся за дверью и Хвост. Слышны стали мокрые шлепки веников, довольное покрякивание.
Иван терялся в догадках: явно неспроста заявился Семён, какая-то сугубая надобность у него. Но сколь бы ни была она велика, мог бы в Москву вызвать, как заведено было, когда на рать следовало идти али в Орду ехать...
— Иго-го! — заржал Семён по-жеребячьему от удовольствия. — Сильней, Алёшка, сильней жарь! Ещё, ещё лупи!
Веники заходили чаще, с шумом выплеснулся из каменки пар — видно, Святогон ещё поддал.
Наконец вышел окутанный паром Семён, выдохнул:
— Кабыть наново народился!
Налил в ковш всклень мёду, выдул его одним духом. Посмотрел на Хвоста и Святогона как-то странно, то ли ошалел от жары, то ли не узнавал их в облаках пара, то ли ждал от них чего-то. Разомкнул уста:
— Изыйдите! Нас вдвоём с братом оставьте.
Бояре вышли. Семён продолжал молча дуть мёд ковш за ковшом то из одного туеска, то из другого. Иван тоже черпал — не из желания пить, просто в ожидании. Он первый и не выдержал игру в молчанку:
— Ну, чё там, в Москве?
— Колокола начинаем лить. Три больших и два малых.
— А-а... Бориску позвал?
— Да, вернул из Новгорода.
И снова не о чем поговорить братьям.
— Ну а вообще-то что произошло?
— Что?.. Да разное... Васька Ярославский помер. И Василий Ярославич Муромский, Царство им Небесное!
Иван решил про себя, что больше не будет начинать разговор, пусть сам откроется. А Семён и не таился, только некое скрытное волнение выказал, когда начинал разговор:
— Тебе, Ванюша, и Андрюхе тоже... Вам обоим пора обзаводиться княгинями. Андрею я уже сосватал княжну, дочку Ивана Фёдоровича из Галича Мерского...
— А мне кого? — резко перебил Иван, сам дивясь своей дерзости.
Семён смотрел озадаченно, молчал. Иван, словно в холодную воду бросаясь, выпалил:
— Я женюсь только на Шурочке Вельяминовой! Я ей обещал, когда детьми были...
Снисходительная улыбка тронула рыжие усы Семёна:
— Раз обещал, тогда конечно... Хвалю! Вельяминовы в большую силу вошли. С ними породниться — крепкую опору обрести.
У Ивана затрепетало сердце от давно чаемого решения:
— Что, сразу две свадьбы справим?
Семён отчего-то запечалился, глаза в пустой ковшик запустил, что-то высматривать стал у него на дне.
— Вот что, Ванюша, — начал с трудным выдохом. — Я тоже сосватал себе невесту, княжну Евпраксию, дочь Фёдора Смоленского. Так что не две, а сразу три свадьбы сыграем.
Иван резко поднялся:
— Да ты в уме ли, брат? Ведь и года не прошло...
— Замолчь! — заревел, тоже встав во весь свой рост, Семён. — Сам знаю, что не прошло, не минуло... Но трудно вдовцом жить. Тебе и самому это ведомо, а то чего бы это ты с волочайкой стал путаться?
— Сам замолчь! — Иван снова удивился собственной забиячливости, — Да, замолчь! Потому как правду ты не скажешь, но я её и сам знаю. Наследника хочешь скорее!
Стояли два брата друг перед другом в чём мать родила. Одинаковые ростом, глаза в глаза, у обоих сердце распалилось порывистой досадой, но ни у одного не было желания нанести зло огорчившему. Кабы знали, что внезапно вспыхнувший гнев может закоснеть в злопамятстве, сразу бы и высказали друг другу истину во благе, как каждый её разумеет, но Семён занёсся в гордынности, а Иван усовестился и не посмел.
Действие увлекательного исторического романа «Василий, сын Дмитрия» охватывает период до и после Куликовской битвы, когда росло и крепло национальное самосознание русского народа. Все сюжетные линии романа и судьбы его персонажей сопряжены с деятельностью конкретных исторических лиц: князя Василия I, Сергия Радонежского, Андрея Рублева.
Роман О. Гладышевой и Б. Дедюхина «Ночь» посвящен одной из наиболее трагических страниц русской истории. Ее герой — великий князь владимирский Георгий Всеволодович — был одним из тех, кто попытался сплотить русских князей в борьбе против общего врага — монголо-татар. Книга — широкомасштабное историческое полотно, правдиво и ярко рисующее картину жизни Руси XIII века, достоверно воссоздающее противоречивую политическую атмосферу той эпохи.
Вторая книга романа-дилогии Б. В. Дедюхина «Василий, сын Дмитрия» продолжает рассказ об интереснейшем периоде русской истории, мало известном современному читателю, — о времени правления великого князя Василия I, сына Дмитрия Донского.
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.
Юрий Долгорукий известен потомкам как основатель Москвы. Этим он прославил себя. Но немногие знают, что прозвище «Долгорукий» получил князь за постоянные посягательства на чужие земли. Жестокость и пролитая кровь, корысть и жажда власти - вот что сопутствовало жизненному пути Юрия Долгорукого. Таким представляет его летопись. По-иному осмысливают личность основателя Москвы современные исторические писатели.
Новый роман известного писателя — историка А. И. Антонова повествует о жизни одной из наиболее известных женщин Древней Руси, дочери великого князя Ярослава Мудрого Анны (1025–1096)
О жизни и деятельности одного из сыновей Ярослава Мудрого, князя черниговского и киевского Святослава (1027-1076). Святослав II остался в русской истории как решительный военачальник, деятельный политик и тонкий дипломат.
Время правления великого князя Ярослава Владимировича справедливо называют «золотым веком» Киевской Руси: была восстановлена территориальная целостность государства, прекращены междоусобицы, шло мощное строительство во всех городах. Имеется предположение, что успех правлению князя обеспечивал не он сам, а его вторая жена. Возможно, и известное прозвище — Мудрый — князь получил именно благодаря прекрасной Ингегерде. Умная, жизнерадостная, энергичная дочь шведского короля играла значительную роль в политике мужа и государственных делах.