Крепости неодолимые - [38]

Уже в Зимнице, где написаны эти строки, профессор С. П. Боткин сделал вывод, что «много раненых и мало врачей». Таким положением был озабочен и Н. В. Склифосовский, который задолго до переправы телеграфировал главному военно-медицинскому инспектору Н. И. Козлову об отправке в Болгарию выпускниц высших медицинских курсов.

Курсы ученых акушерок, открытые в Петербурге «в виде опыта» в 1872 году «сроком на 4 года» по инициативе военного министра Д. А. Милютина, при содействии Н. И. Козлова и профессоров Медико-хирургической академии, настойчивости и активности общественных деятельниц М. В. Трубниковой, А. П. Философовой и других стали первым высшим женским медицинским учебным заведением России. Курсы, срок обучения на которых вскоре был увеличен до 5 лет, готовились к первому выпуску. Забегая вперед, можно сказать, что он так и не состоялся. Еще в мае шесть выпускниц получили согласие военного министерства на отправку в действующую армию. Следом за ними на Дунай отправились еще двадцать два человека. Среди них получившие особую известность еще во время сербско-черногорско-турецкой войны Софья Ивановна Бальбот, Вера Петровна Матвеева.

Если к необходимости участия на войне медицинских сестер общественное и официальное мнение пришло к общему заключению, то в отношении женщин-врачей, которых в России насчитывалось единицы, не было не только подобия единомышления, но и туманно просматривалась перспектива использования их в мирной жизни. Ведь даже после окончания высших медицинских курсов и сдачи испытаний на звание лекаря женщины «получали право практики с разграничением пола больных». «В практические применении, — констатировал главный военный медицинский инспектор, — оно было бы крайне затруднительно, а для общества невыгодно». Когда уже смолкли пушки и настало время подводить итоги, главный врач 63-го военно-временного госпиталя А. Н. Аменитский, оценивая «затею» Н. Ф. Склифосовского, скептически замечал: «Больные и раненые, не привыкшие видеть в женщине врача, поначалу недоверчиво относились к ним… и потому нередко требовали доктора для пособия, но впоследствии это недоверие исчезло… Суждено ли женщинам-врачам действовать на полях будущих битв — трудно сказать. Вообще же женщинам-врачам не место на войне». Нетрудно заметить, что главный врач противоречит сам себе.

Выпускницы курсов, добровольно отправившиеся в армию, получали удостоверение, в котором говорилось, что они «уволены в отпуск в Румынию для поездки с санитарным отрядом сроком… впредь по 1 октября текущего года». Главное управление Красного Креста установило им жалованье — 75 рублей в месяц и подъемные — 150 рублей, офицерское довольствие и бесплатный проезд в вагоне II класса».

Перейдя Дунай, русские войска продолжали наступление по трем направлениям: на запад, где главные события развернулись вокруг Никополя и Плевны, на юг — к Шипкинскому перевалу, через который вел кратчайший путь к столице Турции, на восток — в направлении Рушука. Следом за войсками в Болгарию вступили 5 военно-временных госпиталей на 3150 мест, несколько лазаретов Красного Креста, питательные пункты, аптечные и вещевые склады, чуть позднее к ним присоединились летучие санитарные отряды, сформированные в Петербурге.

Где бы ни находились корпуса, дивизии, бригады, полки, какие бы задачи они ни решали, как бы ни изменчива была обстановка, всюду за ними следовали люди, готовые в любую минуту вступить в борьбу со смертью. «Началась наша военная жизнь, — сообщает сестра милосердия Георгиевской общины из-под Тырнова. — Вот уже больше 2-х недель, как мы, семнадцать сестер, живем в одной комнате, в которой, кроме весьма плохих кроватей, нет никакой мебели».

Быт сестер милосердия и женщин-врачей был далек от минимума удобств. «Сестры при госпитале, — писал С. П. Боткин, — располагались в юртах. Вчера при мне в железном ведре им принесли щей, в другой кастрюле котлеты рубленые, в третьей кастрюле картофель жареный. Все это холодно, невкусно; есть это нужно, сидя на пустых ящиках и держа тарелку в одной руке, а другою справляться вместо вилки». Нередко врачи и сестры оставались сутками на одних сухарях. А ведь были и парадные борщи, и битки в соусе, готовившиеся к визиту высоких гостей.

Вступление русских войск на землю Болгарии и освобождение первых городов вызвало в болгарском народе особый прилив братских чувств. Русские женщины стали свидетельницами их искреннего проявления. Вот как описывает встречу в Тырнове сестра милосердия Георгиевской общины. «Трудно описать восторг болгар при виде первых русских женщин. Люди окружили нас, всякий предлагал у него остановиться. Мы вошли в ближайший дом. Надо было видеть радость хозяев: старые и малые — все пришли в нашу комнату с нами поздороваться, сказать свое приветственное слово: «добре дошла», не знают как посадить, как угостить».

Не менее теплый прием был устроен русским женщинам в Габрово. «Глубоко тронула меня одна болгарская старушка, — писала на родину сестра милосердия, подписавшаяся инициалами А. К. — Задыхаясь, она подбежала ко мне с цветами в руках, стала гладить меня по лицу, потом взяла мою голову в обе руки, перекрестила и сказала: «Такая младая, да поможет тебе господь». На болгарской земле русские женщины наглядно убедились, что стоило болгарскому народу пять веков турецкого владычества. «Нельзя было при виде их (болгар. —