Крепость Магнитная - [3]

— Человек дело спрашивает, а ты про всяку нечисть, — нахмурился парень. — Ты, матрос, не слухай его.

— Не слухай, не слухай!.. Дам вот по спине! — Возчик замахнулся кнутом, но не ударил. Бросил в сердцах, уходя: — Ишшо мамкино молоко на губах, а на старше себя гавкашь… Щенё!

— Поспрашивай ишшо, матрос, найдешь свово тальянца. Народу тьма-тьмуща. Почитай, вся Рассея здесь. А ишшо и заграница. Кого тут тольки нет — и немцы, и мадьяры, и сколько энтих татаров!..

— До свидания.

— Постой! Ежели, значит, не найдешь, непременно в шестой барак приходи: место всегда будет.

Платон знал: демобилизованного в любом бараке примут. Народ к армии и флоту — со всей душой. Но ему не хотелось останавливаться где попало, не повидавшись с Галей. Прежде всего — к ней. Кстати, может, у нее и заночует. Неудобно, правда, но там видно будет.

Шестой участок, где жила Галя, примыкал к Центральной электростанции. Чтобы туда попасть, надо было пройти через весь завод. Тем более интересно — что и как на заводе — посмотреть охота.

Подходя к главной проходной, остановился, поднял голову: высоко впереди алое полотнище: на нем слова: «Товарищ, своим трудом ты наносишь удар по врагам Родины, по всякого рода маловерам и нытикам, по тем, кто мешает строить фундамент социализма. Успешной тебе работы!» Чуть ниже: «Добро пожаловать!»

Ладейников потянул за ручку двери и оказался лицом к лицу с бородатым вахтером.

— Пропуск? — преградил дорогу тот.

— Как — пропуск… — удивился моряк. — Когда уезжал, никаких пропусков не было.

— Раньше и пашпортив не було.

— Не было, — согласился матрос. И стал объяснять, что он только с поезда. Отслужился. — Да ты что, не понимаешь, три года с оружием в руках Родину оберегал!..

— А мне хоть сам нарком товарищ Ворошилов. Нема пропуска — вэртай голобли. Як приказано, так и делаем. Понимать должен: бдительность! — Поддерживая забинтованную руку, вахтер прошелся взад-вперед и вдруг уставился на моряка. — Постой, чи не жив ты в четвертом бараке?

— Котыга! — воскликнул матрос — Вот так встреча! Ну, здравствуй. Тебя и не узнать, борода, усы…

— А я тэбэ зразу… Только, бачишь, при служебном, так сказать, исполнении… Тут у нас, як в армии, строго, — он потрогал кобуру, из которой выглядывала рукоятка револьвера. — Без строгости нияк не можно. То куркули, то вредители всяки, одним словом, классова борьба…

— Разумею. — И спросил, что у него, Котыги, с рукой. — Травма?

— Ото ж… Крыша в бараке потэкла, я и полез. Надо б потыхэньку, помалэньку… та хто ж его знав? Драбына перекосилась, и я…

— Добре, живой остался.

— Як бачишь, — усмехнулся вахтер и принялся рассматривать Платона. — На морях, чи шо, плавав? — Пришлось.

— Так, значит, отслужился. И куда ж теперь?

— Известно, на работу. А сейчас — на шестой участок: друг там у меня… — он чуть было не назвал имя Гали, которую Котыга хорошо знал. Помолчав, добавил: — Переночую, а там…

— Значит, на морях плавав, — продолжал Котыга. — Шо, и в окияне був?.. Ото свиту побачив, можно сказать, герой! Дывлюсь на тэбэ, тай думаю: колы ишов на службу, худый та незграбный був… Помнишь, як чеботы у тэбэ укралы? Сыльни дощи в ту осинь ишлы, и ты на работу — босый…

Платону было приятно, что Котыга, бывший бригадир каменщиков, о котором много раз писали в газетах, не забыл своего подручного. Жалко, Федот Лукич руку повредил, а то бы еще вместе поработали. Это же он, Котыга, был его первым наставником. Углы, карнизы научил тянуть.

— Ну я пошел, — сказал моряк. — Встретимся.

— То ись как? — загородил дорогу Котыга. — Без пропуска?

— Ты же меня знаешь.

— Никого я не знаю! Тэбэ тоже. Где ты там был, шо делав. Сколько годов прошло… Пропуск?

— Да пойми ты, — настаивал матрос. — Откуда у меня пропуск? Устроюсь на работу, потом…

— Понимаю, алэ не можно. Начальству донесуть, а у начальства, сам знаешь, разговор короткий. Так шо, лучче не проси. — Помолчав, потянулся к уху Платона, зашептал: — Тут рядом дирка в заборе… Но смотри, я ничего не чув и не бачив, с тобою не говорыв и вообще тебя не знаю…

— Перестраховщик, — только и сказал Платон.

На площадке среди курганов земли поднималась еще одна домна. Дальше, в стороне, как пояснили рабочие, разворачивалось строительство блюминга. Платон остановился на минуту: хорошо, все идет, как надо! Где-то здесь и ему придется работать… А вот сейчас, через какие-то минуты, он войдет в третий барак и увидит ее, Галю. Он неспроста явится к ней. Есть у него задумка, можно сказать мечта. Но сегодня об этом ни слова. Так сразу — нельзя. Сперва на работу устроится, обзаведется, и уж потом, после… А сегодня только бы увидеть, представиться: так, мол, и так, жив-здоров, снова в этих краях! И вот, как говорится, завернул по старой памяти…

Низким, маленьким показался клуб ЦЭС, но зато неизмеримо огромным встало перед ним здание Центральной электростанции. Пока служил — два котла поставили. Это же здорово! По плану их, кажется, семь, впрочем, кто его знает, может, и больше.

Третий барак все такой же — приземистый, серый, с некрашеными окнами и облупившейся штукатуркой. Платон медленно вошел в коридор: слева и справа двери, будто в гостинице. Ишь ты, перестроили на семейный. Какая же дверь ее? И тут увидел женщину. Высокая, в черном, она направлялась к выходу.