Крепость - [153]
– По мощам и елей, – сказал Мальцов, усмехнувшись, сел на корточки и принялся оттирать ладони, возя ими по пыльному полу. Наконец это ему удалось. Ладони только стали грязнее, чем были. Грязь земельная никогда не казалась ему противной, он любил перетирать пальцами комочки земли или супеси из стенки раскопа, определяя консистенцию, перед тем как занести в полевой дневник описание прослойки.
Затем он встал во весь рост, еще раз оглядел церковное пространство, словно инвентаризировал глазом обнаруженные детали, вздохнул с сожалением и отправился уже знакомым ходом назад. Постоял еще недолго в первой пещере, прощаясь ли с подземельем до завтра, приготовляя ли глаза к уличному свету, машинально огладил срубленную зубилом стену прохода и вышел на свежий воздух. В траншее подтащил лист фанеры, тщательно закрыл от посторонних глаз входную щель, чуть присыпал лист снизу, чтоб не свалило ветром. Взобрался на отвал и, уже не оборачиваясь, поспешил домой: следовало записать в полевой дневник открытия сегодняшнего дня.
Дома быстро доел утреннюю гречку, выпил чашку чая, снес грязную посуду в раковину умывальника и отправился в душ. Вспомнилось, как мать выстригала ему волосы, перепачканные в варе, большими и тупыми ножницами: Мальцов с приятелями играли в пиратов на крыше строящегося дома, измазались с ног до головы растаявшим на солнце варом, которым проливали рубероид, положенный поверх бетона. Отец тогда посмеялся над его искромсанной шевелюрой и отругал мать, сказал, что надо было оттирать вар керосином. Керосина у него не было, Мальцов даже не знал, продают ли его теперь, а брить голову наголо очень не хотелось. Он намылил голову и врубил горячую воду так, что едва смог терпеть. Каменная смола оказалась не столь стойкой, как строительный вар, поддалась-таки едкой щелочи хозяйственного мыла и зубьям расчески, пенно-коричневая грязь стекла в сливное отверстие, и он, облегченно вздохнув, встал под холодный душ. Растерся махровым полотенцем и ощутил себя заново родившимся.
Поскорей вернулся к столу, расчистил его и принялся чертить в толстой амбарной тетради схемы, сверяясь со сделанными под землей замерами. План первой пещеры был нарисован ранее, теперь он присоединил в нему проход в тамбур, отметил полочку с крестом, изобразил проход с нишами-светильниками, очертил почти круглый тамбур с заложенной дверью и, наконец, присоединил к общему плану молельню с саркофагом в дьяконнике, выделив штрихом скамейки по стенам и жирной линией – столбы с изображениями святых Романа и Давида. В легенде к получившейся схеме отметил надписи на церковнославянском и приложил зарисовки двух процветших крестов. В схеме тамбура описал дверной проем, размеры плинфы, трещину, добавив со знаком вопроса замечания: «Прав Маркштейфель? Первоначальная башня? Копать снаружи, под разломом кладки!»
Вопросы, возникшие по ходу подземной разведки, он бы никогда не забыл, они неотступно крутились в мозгу, но научная дисциплина требовала фиксации открытого на бумаге. Закончил работу за полночь и уже в кровати в который раз перечитал «Житие святого Ефрема», недавно изданное Борисоглебским монастырем, подчеркнул место, где говорилось о том, что святой загодя перед кончиной сам вырубил себе «гроб каменный». Поставил на полях восклицательный знак и выключил прикроватную лампу.
Оттягивать разговор с Бортниковым больше не имело смысла, он решил с утра нанести визит в «Стройтехнику». Степан Анатольевич, если находился в Деревске, раннее утро всегда начинал на рабочем месте. Поставил будильник на шесть и заснул мгновенно, как в яму провалился, и спал спокойно и без снов, пока будильник не разбудил его.
11
Для официального визита пришлось надевать костюм, белую рубашку и галстук. Город привык вставать засветло. Люди спешили на работу, у торговых рядов разгружались «Газели», нанимавшиеся на день бомжи выгружали мешки с картошкой и репчатым луком на тележки. Из-за угла на центральную площадь выкатила старая ментовская «шестерка», медленно проехала половину круга, взвизгнула приводным ремнем и укатила по направлению к горбольнице. Мальцов перешел площадь, прошагал старый чугунный мост через Дереву и начал взбираться по брусчатке на холм с Петропавловским храмом посередине – самой высокой точкой города. Отсюда до конторского здания «Стройтехники» оставалось два километра. В восемь прошел через проходную, показав выданный Николаем пропуск, и через пять минут предстал перед секретаршей Бортникова – Лидией Ивановной.
Секретарша сняла трубку, доложила о его приходе, и тут же, словно поджидал за дверями, в приемную вылетел сам начальник: свежевыбритый подбородок, чистый костюм из чуть поблескивающей материи, красный шелковый галстук с желтыми ромбами, внушительного размера золотые часы на запястье.
– Иван Сергеевич, дорогой, очень рад, – радостно завопил он, – а я хотел вас искать, тут важное дело намечается. Ко мне, ко мне, заходи. – Пропустил перед собой и плотно закрыл дверь. – Как в Крепости, обжились? Не надо ли чего?
– Спасибо, Степан Анатольевич, всё отлично.
Мальцов, опешивший от такого любезного приема, решил сначала послушать Бортникова и лишь потом рапортовать об открытии.
Уже тысячу лет стоит на берегах реки Волхов древнейший русский город – Новгород. И спокон веку славился он своим товаром, со многими заморским странами торговали новгородские купцы. Особенно ценились русские меха – собольи куньи, горностаевые, песцовые. Богател город, рос, строился. Господин Велики Новгород – любовно и почтительно называли его. О жизни древнего Новгорода историки узнают из летописей – специальных книг, куда год за годом заносились все события, происходившие на Руси. Но скупы летописи на слова, многое они и досказывают, о многом молчат.
История русской женщины, потоком драматических событий унесенной из Средней Азии в Россию, противостоящей неумолимому течению жизни, а иногда и задыхающейся, словно рыба, без воздуха понимания и человеческой взаимности… Прозвище Рыба, прилипшее к героине — несправедливо и обидно: ни холодной, ни бесчувственной ее никак не назовешь. Вера — медсестра. И она действительно лечит — всех, кто в ней нуждается, кто ищет у нее утешения и любви. Ее молитва: «Отче-Бог, помоги им, а мне как хочешь!».
В маленьком, забытом богом городке живет юноша по прозвищу Хорек. Неполная семья, мать – алкоголичка, мальчик воспитывает себя сам, как умеет. Взрослея, становится жестоким и мстительным, силой берет то, что другие не хотят или не могут ему дать. Но в какой-то момент он открывает в себе странную и пугающую особенность – он может разговаривать с богом и тот его слышит. Правда, бог Хорька – это не церковный бог, не бог обрядов и ритуалов, а природный, простой и всеобъемлющий бог, который был у человечества еще до начала религий.
Два отважных странника Рудл и Бурдл из Путешествующего Народца попадают в некую страну, терпящую экологическое бедствие, солнце и луна поменялись местами, и, как и полагается в сказке-мифе, даже Мудрый Ворон, наперсник и учитель Месяца, не знает выхода из создавшейся ситуации. Стране грозит гибель от недосыпа, горы болеют лихорадкой, лунарики истерией, летучие коровки не выдают сонного молока… Влюбленный Профессор, сбежавший из цивилизованного мира в дикую природу, сам того не подозревая, становится виновником обрушившихся на страну бедствий.
Сюжеты Алешковского – сюжеты-оборотни, вечные истории человечества, пересказанные на языке современности. При желании можно разыскать все литературные и мифологические источники – и лежащие на поверхности, и хитро спрятанные автором. Но сталкиваясь с непридуманными случаями из самой жизни, с реальными историческими фактами, старые повествовательные схемы преображаются и оживают. Внешне это собрание занимательных историй, современных сказок, которые так любит сегодняшний читатель. Но при этом достаточно быстро в книге обнаруживается тот «второй план», во имя которого все и задумано…(О.
Петр Алешковский (1957) называет себя «прозаиком постперестроечного поколения» и, судя по успеху своих книг и журнальных публикаций (дважды попадал в «шестерку» финалистов премии Букера), занимает в ряду своих собратьев по перу далеко не последнее место. В книге «Владимир Чигринцев» присутствуют все атрибуты «готического» романа — оборотень, клад, зарытый в старинном дворянском имении. И вместе с тем — это произведение о сегодняшнем дне, хотя литературные типы и сюжетные линии заставляют вспомнить о классической русской словесности нынешнего и прошедшего столетий.
Можно ли выжить в каменных джунглях без автомата в руках? Марк решает, что нельзя. Ему нужно оружие против этого тоскливого серого города…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
История детства девочки Маши, родившейся в России на стыке 80—90-х годов ХХ века, – это собирательный образ тех, чей «нежный возраст» пришелся на «лихие 90-е». Маленькая Маша – это «чистый лист» сознания. И на нем весьма непростая жизнь взрослых пишет свои «письмена», формируя Машины представления о Жизни, Времени, Стране, Истории, Любви, Боге.
Вызвать восхищение того, кем восхищаешься сам – глубинное желание каждого из нас. Это может определить всю твою последующую жизнь. Так происходит с 18-летней первокурсницей Грир Кадецки. Ее замечает знаменитая феминистка Фэйт Фрэнк – ей 63, она мудра, уверена в себе и уже прожила большую жизнь. Она видит в Грир нечто многообещающее, приглашает ее на работу, становится ее наставницей. Но со временем роли лидера и ведомой меняются…«Женские убеждения» – межпоколенческий роман о главенстве и амбициях, об эго, жертвенности и любви, о том, каково это – искать свой путь, поддержку и внутреннюю уверенность, как наполнить свою жизнь смыслом.
Маленький датский Нюкёпинг, знаменитый разве что своей сахарной свеклой и обилием грачей — городок, где когда-то «заблудилась» Вторая мировая война, последствия которой датско-немецкая семья испытывает на себе вплоть до 1970-х… Вероятно, у многих из нас — и читателей, и писателей — не раз возникало желание высказать всё, что накопилось в душе по отношению к малой родине, городу своего детства. И автор этой книги высказался — так, что равнодушных в его родном Нюкёпинге не осталось, волна возмущения прокатилась по городу.Кнуд Ромер (р.
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».
Роман Сенчин – прозаик, автор романов «Елтышевы», «Зона затопления», сборников короткой прозы и публицистики. Лауреат премий «Большая книга», «Ясная Поляна», финалист «Русского Букера» и «Национального бестселлера». Главный герой нового романа «Дождь в Париже» Андрей Топкин, оказавшись в Париже, городе, который, как ему кажется, может вырвать его из полосы неудач и личных потрясений, почти не выходит из отеля и предается рефлексии, прокручивая в памяти свою жизнь. Юность в девяностые, первая любовь и вообще – всё впервые – в столице Тувы, Кызыле.
Евгений Водолазкин в своем новом романе «Брисбен» продолжает истории героев («Лавр», «Авиатор»), судьба которых — как в античной трагедии — вдруг и сразу меняется. Глеб Яновский — музыкант-виртуоз — на пике успеха теряет возможность выступать из-за болезни и пытается найти иной смысл жизни, новую точку опоры. В этом ему помогает… прошлое — он пытается собрать воедино воспоминания о киевском детстве в семидесятые, о юности в Ленинграде, настоящем в Германии и снова в Киеве уже в двухтысячные. Только Брисбена нет среди этих путешествий по жизни.
Евгений Водолазкин – прозаик, филолог. Автор бестселлера “Лавр” и изящного historical fiction “Соловьев и Ларионов”. В России его называют “русским Умберто Эко”, в Америке – после выхода “Лавра” на английском – “русским Маркесом”. Ему же достаточно быть самим собой. Произведения Водолазкина переведены на многие иностранные языки.Герой нового романа “Авиатор” – человек в состоянии tabula rasa: очнувшись однажды на больничной койке, он понимает, что не знает про себя ровным счетом ничего – ни своего имени, ни кто он такой, ни где находится.
Роман Евгения Водолазкина «Лавр» о жизни средневекового целителя стал литературным событием 2013 года (премии «Большая книга» и «Ясная Поляна»), был переведен на многие языки. Следующие романы – «Авиатор» и «Брисбен» – также стали бестселлерами. «Соловьев и Ларионов» – ранний роман Водолазкина – написан в русле его магистральной темы: столкновение времён, а в конечном счете – преодоление времени. Молодой историк Соловьев с головой окунается в другую эпоху, воссоздавая историю жизни белого генерала Ларионова, – и это вдруг удивительным образом начинает влиять на его собственную жизнь.