Крепость - [152]

Он хотел только поздороваться, только поклониться Шона-беки, но не успел – знакомый до боли свист срывающейся с тетивы стрелы пропорол воздух. Волчица поймала правым глазом стрелу, дернулась, рухнула наземь и засучила лапами. Яшка, оказывается, всё это время простоял сзади с готовым к бою луком, выцелил ее и мгновенно выстрелил из-за его плеча.

Туган-Шона резко повернулся к нему, гневно вскинул правую руку – и тут в глазах полыхнула мощная красная искра и жаркое пламя разлилось по голове, щекам, шее, а в висках застучал огромный полковой барабан, выбивающий приказ к отступлению. Он зашатался и грузно осел на землю.

Второй удар совсем обездвижил воеводу. Яшка разбудил домашних, господина внесли в избу, положили к печке, бросились растирать тело яблочным укусом. Послали за попом. Тот прискакал верхами рано утром и успел соборовать обездвиженного раба Божия Тимофея. Полиферия склонилась над умирающим и после клялась, будто расслышала едва различимые слова, что шептали онемевшие губы, повторяя и повторяя: «Прости-прости-прости». Она ахнула, перекрестилась и пала на колени.

Затем он принялся дышать быстро-быстро, с хрипом втягивая и выталкивая наружу воздух, словно спешил надышаться напоследок. Зажгли свечу, начали молебен о здравии. Когда свеча прогорела, он замолчал и тихо отошел в иной мир.

При погребении присутствовал присланный князем сокольничий. Вдова Туганова рассказала ему о чудесной христианской кончине супруга и о его последних словах.

– На всё воля Божья, – сказал сокольничий сочувственным голосом, ничуть ей при этом не поверив. Он хорошо знал былого боевого товарища, уважал его бесстрашие и воинскую отвагу, но особого христианского смирения за ним никогда не замечал.

10

Пробуждение было медленным. Сон уже отлетел, но остались и витали в голове обрывки – образы пещерного Крыма, который он прошел вдоль и поперек в студенческие годы со студенческим товарищем. Чуфут-Кале, Качи-Кальон, Кыз-Кермен, Эски-Кермен, грот Староселье с огромным навесом, спасшим их от ливня, вдруг хлынувшего с небес, археолог Формозов раскопал тут знаменитую на весь мир палеолитическую стоянку. Высоченный Мангуп, выстроенный на плоской поверхности горы, столица недолго просуществовавшего княжества Феодоро, – они взбирались на самый верх полчаса по тонкой и витой тропке, и мелкие каменные оползни рождались прямо под ногами, шурша ссыпались вниз, оставляя в зеленой траве мутные белые языки. Остатки некогда величественных стен и отвесный обрыв над пропастью, который незачем было защищать от неприятеля, и ветер, вдувающий свою энергию прямо в лицо. Посадки грецкого ореха на высокогорных лугах, прямоугольники рощ, где под ногами хрустела старая шелуха, а свежая ореховая кожура красила пальцы и ладони в черно-синий, долго не смываемый цвет. Розовые восходы, нежные и безветренные, и появившиеся первые солнечные лучи на утреннем холодке, бьющие прямо в лицо и озаряющие пещерную келью средневекового монастыря, в которой они ночевали около маленького костерка, как и сотни туристов, расписавших стены глупыми и непотребными надписями. Заброшенные кошары с землей, ископыченной в терку овцами, лесники в зеленой форме и фуражках с кокардами, проверявшие их рюкзаки на предмет покражи орехов, тракторист Валентин, напоивший самодельным вином прямо из десятилитровой канистры, в благодарность за папиросу, Бахчисарайский фонтан, роняющий драгоценную слезу, и пересохшие русла ручьев, выстланные потрескавшейся на солнце глиной. Ска́лы в море, облепленные зелеными прядями водорослей у подножия генуэзской крепости на диком пляже, и щедрое застолье в музейчике при крепости, где их так тепло встречали коллеги-археологи.

Туган-Шона, привидевшаяся его кончина – не те ли воспоминания студенческого путешествия породили его сон? Мальцов потянулся, потер глаза, опустил руки и, ощутив холодные подлокотники каменного кресла, проснулся окончательно, понял, что отрубился в подземной церкви, которую сам же и открыл. Он встал со своего каменного трона бодрый, отлично выспавшийся. Глубокий сон восстановил силы, привел взбудораженную нервную систему в порядок. Свет в окошке стал серым, выходит, он проспал долго – похоже, приближалась ночь.

Провел рукой по волосам, приглаживая всклокоченные вихры, – прямо на темечке ладонь нащупала странную, быстро застывающую клейкую корку. Включил фонарь: на ладонь налипла какая-то противная маслянистая субстанция, темно-коричневая, похожая на древесную смолу. Он осветил свод, под которым проспал несколько часов: из трещины в камне сочилась и на глазах застывала, образуя огромный натек, та самая странная смола не смола. Темный ком ее нависал сверху, похожий на огромное, разросшееся осиное гнездо, странно, что он сразу его не заметил. Редкая капля, не успев прилепиться к нависавшей грозди, сорвалась и упала в небольшую щель в полу, небольшую, но не мелкую, протянувшуюся прямо перед каменным креслом. Во время сна его склоненная голова случайно попала под сочившуюся с потолка медленную капель. Он почесал слипшиеся волосы на макушке, подумал, что первым делом дома надо будет отмыть их и хорошенько вычесать клейкий каменный сок, обнюхал перепачканные руки – они пахли затхлостью, как обычно пахнет плесень. Почему-то пришли на память мироточащие иконы в старой церкви в Абхазии: вещество, наплывающее на них, выходящее из каменной стены, было таким же клейко-коричневым, противным, лишенным явного запаха.