Крепкий орешек - [15]

— Спасибо, товарищ инструктор.

С того дня дела у Абрамова пошли хорошо. В декабре 1937 года он отлично окончил летную школу. Но свои рулежки и полеты с Дядечко помнил, потому что это было его первое испытание, и если бы он тогда спасовал, не ходить бы ему в летчиках…

«ЛЕГКАЯ» РАБОТА

1

В 1928 году Илья Дорохов работал мотористом на военном аэродроме. В глубине души он считал себя неудачником: стремился стать летчиком, но в летную школу его не принимали, потому что не хватало образования. И пришлось учиться на моториста.

Конечно, работа моториста тоже интересная, всегда имеешь дело с передовой техникой, но… одним словом, это «но» легко понять без особых объяснений.

Трудился Илья исправно, начальство не жаловалось и ставило его в пример другим, за то что он неустанно занимался самообразованием.

— Хороший авиационный техник будет! — говорили о нем инженеры.

Илья уже привык к этой мысли, и со временем надежда стать летчиком поблекла настолько, что он уже не верил в нее. Но полетать пассажиром очень хотелось. Да и обидно было: служит в авиации, а ни разу еще от земли не отрывался — только в мыслях, грезах!

Служил в той части летчик Лазарев. Славился он своим высшим пилотажем и озорством. По этой причине не каждый из работников наземных служб решался летать с ним.

Однажды Илью назначили обслуживать самолет Лазарева. Машина была новая. Дорохов быстро справился с делом, тем более что двукрылого разведчика Р-1 он знал прекрасно.

Подошел Лазарев. Выслушал доклад моториста и залез в переднюю кабину. И тут Илью словно кто за язык потянул. Он торопливо, скороговоркой произнес:

— Взяли бы меня с собой!

— Ты и так, наверное, много летаешь?

— Да ни разу в жизни еще не летал, представления не имею…

Лазарев оглядел долговязую фигуру моториста и милостиво разрешил:

— Валяй, садись, любитель авиации. Так и быть, возьму на полполета.

Обрадованный, Илья, не задумываясь над тем, что могло означать «полполета», залез во вторую кабину.

Лазарев запустил мотор, прогрел его и порулил на старт. Оторвались от земли, как положено, легко и точно выдерживая направление, после взлета перешли в набор высоты.

Илья беспрестанно крутил головой, с любопытством осматривая землю, на которой все уменьшалось с каждой секундой. «До чего же просто, — с удовлетворением подумал он. — Летишь себе и поплевываешь вниз…» Решил и в самом деле плюнуть за борт; наклонился вправо, но сильная струя воздуха ударила в лицо. Илья воздержался и усмехнулся: в полете плевать не полагается! Этот первый практический вывод, сделанный им в воздухе, развеселил его. Полет стал восприниматься как увлекательная воздушная прогулка.

Вдруг земля метнулась вправо и стала вертикально, стеной! Мотор стих, Илью вдавило в сиденье и прижало к левому борту, в глазах помутилось, а ноги похолодели. Земля завертелась вокруг, потом неожиданно очутилась впереди и бешено понеслась навстречу, а когда удар казался неизбежным, хотя все на ней оставалось по-прежнему маленьким, она плавно стала уходить куда-то под самолет, мотор снова ревел вовсю, а под колесами голубело небо.

И началось!.. То вой и рычание мотора, то тишина и тонкий свист ветра, то необъяснимая тяжесть во всем теле, то вдруг сменяющая ее необыкновенная легкость — вся эта мешанина острых, не знакомых доселе ощущений и звуков лишила Илью самообладания.

В ужасе ухватился он руками за сиденье и закрыл глаза, чувство неотвратимости катастрофы не покидало его. Погибать неизвестно как и во имя чего было страшно…

Очнулся Илья, лишь когда они планировали на посадку. Каждый мускул ныл, тело стало дряблым, непослушным, небо казалось зеленовато-желтым, мысли работали вяло, и даже сам факт, что он остался живым и невредимым, а самолет почему-то цел, дошел до сознания уже после того, как они сели и порулили к стоянке.

Товарищи осторожно, как порванный мешок с зерном, вытащили Илью из кабины. Кто-то дал ему холодной воды. Над ухом раздался веселый голос Лазарева:

— Ну как полетик, любитель авиации?

— Первую половину полета я помню, — медленно сказал Илья. — Но что произошло потом — не пойму.

— Это и есть полполета, а то, что было потом, называется высшим пилотажем! — хвастливо ответил Лазарев. — Ясно?

— Это называется, по-моему, не высшим пилотажом, а… — здесь Илья весьма уместно воспользовался выразительным русским словом.

Сказал — и ушел, подальше ото всех, чтобы наедине разобраться во всем происшедшем. Он без труда догадался, что Лазарев, воспользовавшись его неопытностью, намеренно пилотировал резко, на повышенных скоростях, делая фигуры неправильно; в общем, лез вон из кожи, лишь бы закрутить свою жертву.

Честно говоря, напугать в воздухе можно любого, даже не из робкого десятка, особенно если он впервые садится в самолет. Для этого не надо быть мастерским летчиком, достаточно не уважать людей и не любить по-настоящему авиацию.

Все это Илья понимал, но думал о другом: «Если этот черт, Лазарев, сам не закрутился, значит, он — человек мужественный, а я… тряпка!»

«Да, тряпка! Трус! Девчонка!!» — упрямо повторял Илья, подыскивая для себя самые обидные, унижающие слова.

Однако, разобравшись в своих впечатлениях, он поймал себя на том, что, если ему еще раз предложат слетать в зону, он без колебания, без малейшего колебания — слышите! — залезет в кабину любого самолета и полетит с любым летчиком и куда угодно, хоть на Луну! И будет летать до тех пор, пока не перестанет бояться.