Крепкая подпись - [124]

Все изображенное им имеет глубину и объем, достоверную житейскую обстановку, подробнейший бытовой антураж. Здесь как бы сказывается Антоновский-юрист, который все время представляет нам вещественные доказательства реальности всего происходящего.

Он похож на рассказчика, повествующего о самых невероятных вещах, но его рассказы уснащены такими реалистическими подробностями, что нельзя им не верить, хотя слушатели не сомневаются, что их «водят за нос». Да и сам рассказчик все время как бы посмеивается: «Не любо — не слушай, а врать не мешай!»

Талант Антоновского полностью созрел и раскрылся в советские годы. Он вступил в советскую эпоху молодым, полным сил, «с марсианской жаждою творить». Вся его творческая манера, его здоровый юмор, его мироощущение были по существу своему демократическими, народными, и ему не пришлось проходить через сложный процесс перестройки. В советской печати он сразу пришелся ко двору. Советский карикатурист Антоновский стал участником работы государственного значения. В ряду замечательных сатирических графиков, с которыми он вместе работал, таких, как Л. Бродаты, А. Радаков, В. Козлинский, И. Малютин, К. Ротов, Б. Малаховский, Н. Радлов, он по-прежнему занимает «крайне юмористическую позицию», но это уже не сатириконские поиски смешного самого по себе.

Безусловно, к его смеху трудно приложимы такие определения, как «уничтожающий», «убийственный», «разящий». Антоновский главным образом высмеивает, берет, что называется, за ушко да на солнышко. Но как много видно под этим «солнышком», как ярко бросаются в глаза кое-какие людишки и их делишки. Здесь выставлены на всеобщее обозрение, а точнее, на всеобщее посмеяние, дрянненькие, кроличьи будни обывателей, пошляков, приспособленцев, халтурщиков, людишек, готовых служить и нашим и вашим, бюрократов, болтунов, головотяпов. Они выхвачены из жизни как раз в тот момент, когда были уверены, что за ними никто не наблюдает.

Вот тут с особенной силой ощущаешь воздействие сугубого реализма Антоновского. Сила художника в необычайной убедительности, жизненной достоверности, заостренной типичности. Все эти Иван Иванычи и Марьи Петровны не условности. Это наши знакомые, наши соседи по квартире, наши сослуживцы, а может быть, немножко и мы сами!

И в то же время в работе Антоновского возникло новое качество — то, что за неимением более точного слова определяют как «позитивный юмор», имея в виду, что советские юмористы умеют видеть комическое и в положительных явлениях нашей жизни. И здесь у Бориса Ивановича Антоновского сделано много замечательного. Сколько теплого, душевного, неподдельного юмора вложил он в свои рисунки, посвященные знаменательнейшим событиям в жизни Советского государства: режим экономии, заем, выпуск новых денег, перестройка школы, чистка госаппарата и множество других больших дел — все это находило его остроумный, дружественно-веселый отклик.

Искусство, в котором так блистательно проявил свой талант журналист Антоновский, целиком прикреплено к своему времени, имеет отчетливую практическую установку.

Постарело ли оно настолько, чтобы так и остаться в комплектах когда-то выходивших газет и журналов?

Время является самым объективным и нелицеприятным инспектором по качеству. Время не справляется, в каком жанре исполнено данное произведение, не заглядывает в табель о рангах. И случается так, что мрамор, бронза и масляная краска покрываются пылью забвения, а какой-нибудь хрупкий бумажный лист с беглым наброском остается в человеческой памяти.

Как и все настоящее в искусстве, лучшие рисунки Б. И. Антоновского убедительно подтверждают эту испытанную истину. Конечно, некоторые из его объектов уже стали достоянием прошлого, но теперь они приобрели другой интерес — исторический.

Есть у него рисунки, которые и поныне звучат остросовременно и живут на страницах журналов и книг в наши дни. Его веселая издевка над уродствами обывательско-мещанского бытия продолжает выполнять свою очистительную функцию. Его мастерство не потускнело. Мы, люди семидесятых годов, принимаем продукцию Антоновского полным весом — без скидки на утечку, угрызку и усушку.

КНИГИ, ЛЮДИ И КОРНЕЙ ЧУКОВСКИЙ

Давно-давно, более полувека назад, воображение петроградских школьников было потрясено великолепным словесным натюрмортом:

И дать ему в награду

Сто фунтов винограду,

Сто фунтов мармеладу,

Сто фунтов шоколаду

И тысячу порций мороженого.

Велика была сила и власть этой новенькой, с иголочки, звонкой, ни на какие другие не похожей сказки. Как-то особенно, щекочуще-интересно, было то, что ее герой — не какой-нибудь там принц или царевич, а питерский школьник Ваня Васильчиков, «защитник Петрограда от яростного гада». Да и сам «гад» был не змей-горыныч, не идолище поганое, а «крокодил, крокодил, он по улицам ходил, папиросы курил…». И улицы были знакомые: ведь «милая девочка Лялечка» не где-нибудь, а на Таврической улице вдруг увидала слона.

Удивительно сложилась судьба этой озорной книжицы. Она была написана в 1916 году и еще в рукописи вызвала скандальчик: ее определили как «разухабистое чтиво для уличных мальчишек».