Кремлёвские нравы - [26]

Шрифт
Интервал

* * *

Прошли годы, Геннадий Николаевич не изменился. То ли буку ему в детстве показали (предсмертное фото сумасшедшего Ленина, например) и обозлили на всю жизнь, то ли старые болячки (как у президента) порождают эту безжалостность. Очевидцы из «Комсомолки» вспоминают, что в моменты обострения язвы к Селезневу лучше было не соваться с делами — будь то снятый накануне материал или назначение нового сотрудника. Затопчет.

Оказавшись во главе палаты мордов отечественного парламента, этот баловень судьбы вместо амнистии вдруг начал предлагать возрождение каторжной тюрьмы. «Хорошо бы ещё заковывать преступников в железа, в кандалы!» — настаивал спикер. Генрих Ягода выискался. Будто мало нам родимых тюрем и лагерей, не претерпевших изменений со времен ГУЛАГа! Ужасающих средневековым уродством и насилием весь мир.

Недавно начальник норвежских колоний — пожилой интеллигент в золотых очках, смахивающий на председателя Нобелевского комитета, посетил ряд исправительных учреждений в Мурманской области. Северная соседка решила оказать русским зекам гуманитарную помощь. По телевизору показывали сцену посещения одного из лагерей. Норвежец, выйдя наружу в окружении малиновых околышей, пошатнулся, побледнел и, пряча глаза, произнес в камеру примерно следующее:

— Ну вы, ребята, даете…

Селезнев, в отличие от друзей-коммунистов — сидельцев «Матросской тишины», тюрьмы не нюхал. Но возмечтал о каторге, которая, как известно, никому не заказана. Что ж, никогда не поздно переквалифицироваться. В вертухаи! Хорошего начальника колонии нынче не сыскать. А народным избранником может стать каждый. Плыви себе беззаботно (как депутат Шандыбин) узловатой корягой по течению Думы-реки да поплевывай в тихую воду…

* * *

…Думал об этом в кремлевском кабинете, глядя на стоящий передо мной аппарат правительственной связи — АТС-2, «двойку», или «вертушку».

Птица-«двойка»! Кто тебя выдумал? Какие сладкие речи проносятся по твоим подземным засекреченным проводам! Какие дела решаются!

Кто выдумал? Солженицын с Копелевым в том числе, другие зеки марфинской шарашки близ Останкино. На радость будущим Селезневым… А мне-то она зачем? Куда телефонировать? В царствие небесное? Любимой по «вертушке» в чувствах не признаешься. Счастья не выхлопочешь. Зачем я здесь? Доброго Костикова давно убрали, не с кем человеческое слово вымолвить. Бечь, бечь куда глаза глядят! Впрочем, есть у «двойки» достойное применение. Снимаю трубку, набираю номер президентского буфета. У подавальщицы Марины приветливый грудной голос:

— Вам с сыром или с ветчиной?

— И толсто нарезайте, толсто… — вслед за бывшим начальником требую я.

ГОСКОМПЕЧАЛЬ, или утро чиновника

— Тебе ещё повезло, — говорит Миша Смоленский, бывший советник Министра Книгопечатания, старый мой приятель по «Комсомолке». — Кремль. Разносолы. Похлебал бы из нашего болота…

Недавно он написал заявление об уходе. Казалось бы, теплое место, самый центр, особняк за кинотеатром «Пушкинский». Сиди советуй, какие учебники издавать для нынешних переростков (пособия «о правильном использовании цепей, прихотливости наколок»), сам в крайнем случае сочиняй. Какое издательство откажет правой руке министра? Кабинет — просторный, хоть и слегка обшарпанный, никто не сопит над ухом, не треплется часами по телефону. Министр — душа человек. Приятная наружность, благородные седины. Смахивает на доброго сказочника…

— Вот тут ты ошибаешься, — нарушает ход моих мыслей Михаил. — Скажи, с чего начинается утро в Кремле?

— Прессу изучаем, — говорю, — пишем обзоры. Кто-то просматривает телетайпные ленты, а кто и сериал успевает по телевизору. А почему ты спрашиваешь?

Михаил улыбается, молчит. Затем следует его краткая исповедь.

* * *

— Каждый новый день начинался со звонка министра. Большая честь! «Миша, — слышался в трубке похмельный голос. — Что у нас осталось?» «Ничего, — отвечаю. — Все вчера вышло.» — «Так сходи быстренько, не медли. И пропорцию соблюдай как я люблю…» Спускаюсь к палатке у входа в министерство. Покупаю дорогой джин — другого он не приемлет, холодный тоник. В кабинете смешиваю и волоку на другой этаж. (Извини, тема не нова. Всюду одно и то же. Но что делать — если правда?) Чиновники сочувственно, с пониманием смотрят вслед — серьезное дело, ежеутренняя повинность политического советника министра. Вполне квалификацию бармена можно было присвоить… А зарплата-то копеечная. Пытался как-то намекнуть, что хорошо бы специальный фонд завести, не по карману мне замашки Доброго Сказочника, как ты его отрапортовал. Молчит, насупился. День перемогся, назавтра снова схватил трубку прямой связи. «Миша, помилосердствуй! Сил нет терпеть…»

Не успеешь обслужить министра, на пороге кабинета — личности из его окружения. Наверное, решили — раз я бывший журналист, хорошо одет, побрит, пахну дорогим парфюмом, значит, как пел покойный Галич, — непременно «генерал-иностранец». Помнишь его балладу? Как он лечился в подмосковном санатории, а местные старики и старухи, обманувшись в импозантной наружности, приняли его за Рокфеллера.«…А в палатке я купил чай и перец. «Эка денег у него, эка денег…»


Рекомендуем почитать
Памяти Н. Ф. Анненского

Федор Дмитриевич Крюков родился 2 (14) февраля 1870 года в станице Глазуновской Усть-Медведицкого округа Области Войска Донского в казацкой семье.В 1892 г. окончил Петербургский историко-филологический институт, преподавал в гимназиях Орла и Нижнего Новгорода. Статский советник.Начал печататься в начале 1890-х «Северном Вестнике», долгие годы был членом редколлегии «Русского Богатства» (журнал В.Г. Короленко). Выпустил сборники: «Казацкие мотивы. Очерки и рассказы» (СПб., 1907), «Рассказы» (СПб., 1910).Его прозу ценили Горький и Короленко, его при жизни называли «Гомером казачества».В 1906 г.


Князь Андрей Волконский. Партитура жизни

Князь Андрей Волконский – уникальный музыкант-философ, композитор, знаток и исполнитель старинной музыки, основоположник советского музыкального авангарда, создатель ансамбля старинной музыки «Мадригал». В доперестроечной Москве существовал его культ, и для профессионалов он был невидимый Бог. У него была бурная и насыщенная жизнь. Он эмигрировал из России в 1968 году, после вторжения советских войск в Чехословакию, и возвращаться никогда не хотел.Эта книга была записана в последние месяцы жизни князя Андрея в его доме в Экс-ан-Провансе на юге Франции.


Королева Виктория

Королева огромной империи, сравнимой лишь с античным Римом, бабушка всей Европы, правительница, при которой произошла индустриальная революция, была чувственной женщиной, любившей красивых мужчин, военных в форме, шотландцев в килтах и индийцев в тюрбанах. Лучшая плясунья королевства, она обожала балы, которые заканчивались лишь с рассветом, разбавляла чай виски и учила итальянский язык на уроках бельканто Высокородным лордам она предпочитала своих слуг, простых и добрых. Народ звал ее «королевой-республиканкой» Полюбив цветы и яркие краски Средиземноморья, она ввела в моду отдых на Лазурном Берегу.


Заключенный №1. Несломленный Ходорковский

Эта книга о человеке, который оказался сильнее обстоятельств. Ни публичная ссора с президентом Путиным, ни последовавшие репрессии – массовые аресты сотрудников его компании, отъем бизнеса, сперва восьмилетний, а потом и 14-летний срок, – ничто не сломило Михаила Ходорковского. Хотел он этого или нет, но для многих в стране и в мире экс-глава ЮКОСа стал символом стойкости и мужества.Что за человек Ходорковский? Как изменила его тюрьма? Как ему удается не делать вещей, за которые потом будет стыдно смотреть в глаза детям? Автор книги, журналистка, несколько лет занимающаяся «делом ЮКОСа», а также освещавшая ход судебного процесса по делу Ходорковского, предлагает ответы, основанные на эксклюзивном фактическом материале.Для широкого круга читателей.Сведения, изложенные в книге, могут быть художественной реконструкцией или мнением автора.


Дракон с гарниром, двоечник-отличник и другие истории про маменькиного сынка

Тему автобиографических записок Михаила Черейского можно было бы определить так: советское детство 50-60-х годов прошлого века. Действие рассказанных в этой книге историй происходит в Ленинграде, Москве и маленьком гарнизонном городке на Дальнем Востоке, где в авиационной части служил отец автора. Ярко и остроумно написанная книга Черейского будет интересна многим. Те, кто родился позднее, узнают подробности быта, каким он был более полувека назад, — подробности смешные и забавные, грустные и порой драматические, а иногда и неправдоподобные, на наш сегодняшний взгляд.


Иван Васильевич Бабушкин

Советские люди с признательностью и благоговением вспоминают первых созидателей Коммунистической партии, среди которых наша благодарная память выдвигает любимого ученика В. И. Ленина, одного из первых рабочих — профессиональных революционеров, народного героя Ивана Васильевича Бабушкина, истории жизни которого посвящена настоящая книга.