Кремлевские кланы - [123]

Я быстро писал, стараясь не пропустить ни слова.

Пока Голюков рассказывал, Микоян периодически кивал ему головой, как бы подбадривая, иногда слегка морщился. Но постепенно он стал явно проявлять все больший интерес.

Голюков заерзал на стуле и вопросительно посмотрел на Анастаса Ивановича:

— Вы просили рассказывать обо всем, даже о мелочах. Может, это и мелочь, но, мне кажется, она хорошо характеризует общее настроение Игнатова.

Микоян кивнул:

— Рассказывайте все.

Василий Иванович продолжал:

— Или вот такой факт: Игнатов ежедневно пересчитывает, сколько раз в газетах упоминается Хрущев. Если есть фотография, то пристально ее рассматривает. Поглядит, поглядит, хмыкнет удовлетворенно: «Что ни говорите, а физиономия его с каждым днем выглядит все хуже и хуже».

В последнее время Игнатов выглядел очень нервным, часто срывался на крик, особенно его беспокоило, почему Никита Сергеевич не уезжает в отпуск. Даже выругался недавно: «И что он, черт, отдыхать не едет?» Мне кажется, этот повышенный интерес к отпуску Хрущева как-то связан со всем происходящим, — добавил Голюков.

— Вы излагайте факты, а выводы мы сделаем сами, — повторил Анастас Иванович.

— Надо сказать, — снова продолжил Голюков, — что Игнатов нелестно отзывается и о других членах Президиума ЦК. Вот, например, Полянского он иначе как «прощелыга» не называет. Воронов для него — человек ограниченный. Косыгину дал кличку «Керенский», часто повторяет, что дела тот не знает, за что ни возьмется — все провалит. Подобным образом он отзывается и о многих других.

Заметив, что Анастас Иванович не проявляет интереса, Голюков переменил тему.

Голюков вытащил платок и отер вспотевший лоб.

Я отложил ручку и стал разминать затекшие пальцы. Передо мной лежала груда листков, испещренных сокращениями, недописанными словами, — я очень торопился, стараясь не упустить ни слова.

В кабинете повисла настороженная тишина.

Микоян сидел, задумавшись, не обращая на нас никакого внимания. Мысли его были где-то далеко. Наконец он повернул к нам голову, выражение лица было решительным, глаза блестели.

— Благодарю вас за сообщение, товарищ… Анастас Иванович запнулся и взглянул на меня.

— Голюков, Василий Иванович Голюков — торопливо вполголоса подсказал я.

— …Голюков, — закончил Микоян. — Все, что вы сказали, очень важно. Вы проявили себя настоящим коммунистом. Я надеюсь, вы учитываете, что делаете это сообщение мне официально и тем самым берете на себя большую ответственность.

— Я понимаю всю меру ответственности. Перед тем как обратиться с моим сообщением, я долго думал, перепроверял себя и целиком убежден в истинности своих слов. Как коммунист и чекист, я не мог поступить иначе, — твердо ответил Голюков.

— Ну что ж, это хорошо. Я не сомневаюсь, что эти сведения вы нам сообщили с добрыми намерениями и благодарю вас. Хочу только сказать, что мы знаем и Николая Викторовича Подгорного, и Леонида Ильича Брежнева, и Александра Николаевича Шелепина, и других товарищей как честных коммунистов, много лет беззаветно отдающих все свои силы на благо нашего народа, на благо Коммунистической партии, и продолжаем к ним относиться, как к своим соратникам по общей борьбе!»

Значит Хрущев знал о заговоре? По свидетельству Николая Егорычева (первого секретаря МГК КПСС в 1962–1967 гг.): «Он косвенным образом узнал об этом через своего сына Сергея, которого кто-то проинформировал из окружения Николая Григорьевича Игнатова. Когда Хрущеву стало известно, он сказал Микояну: «Ты тут разберись. Я поеду отдыхать, а ты разберись». Брежнев об этом знал. Он мне как-то утром звонит домой по простому телефону:

— Ты ко мне можешь зайти до работы?

— Пожалуйста, часиков в восемь я могу к вам зайти.

Зашел к нему. Он стоял бледный, дрожал, взял меня за руку и увел куда-то в дальнюю комнату.

— Коля, Хрущеву все известно. Нас всех расстреляют. — Совсем расквасился, знаете, слезы текут.

— Вы что? Что мы делаем против партии. Все в пределах Устава. Да и времена сейчас другие, не сталинские.

— Ты плохо его знаешь.

Еще что-то говорил. Я его повел к раковине.

— Умывайтесь. Он умылся, немного успокоился. Вот такой эпизод. Конечно, он меня потом, когда стал Генеральным секретарем держать около себя не мог, имея в виду, что я его видел в таком состоянии».

Представим другую ситуацию: допустим, Хрущеву удалось бы предотвратить октябрьский переворот 1964 года и сохранить свою власть до конца своих дней. Как бы он реагировал на войну во Вьетнаме, чехословацкий кризис и «остполитик» («восточную политику» Западной Германии)? Так же, как Брежнев? Пошел бы Хрущев на вторжение в Чехословакию накануне встречи с Линдоном Джонсоном? Анализировать партократов на расстоянии — искусство сомнительного свойства.

ФАВОРИТКА

В западном направлении от Москвы, получасе езды на правительственной машине от ворот Кремля, в элитном поселке работает частный ресторанчик, принадлежащий дочери министра культуры Екатерины Фурцевой. Бывшего министра культуры… В свое время увлечение строительством дачи стало роковым для Екатерины Фурцевой.

Мы называем хорошим такой поступок, который соответствует нашему нравственному чувству. Но ведь «хорошими» мы называем самые различные вещи: богатство, силу, здоровье, красоту, образование и т. д. Но все эти блага могут превратиться в свою противоположность — зло, в зависимости от того, какое употребление мы из них сделаем, и какое влияние они на нас оказывают. Все блага, дающие нам счастье (а также и настроения духа, самообладание, умеренность и т. д.), становятся хорошими, лишь благодаря цели, которой они служат. Но эту цель ставит им воля.