Кремлевские кланы - [107]

В середине сентября из Англии в Индию отправлялся большой и хорошо охраняемый конвой с 20 тыс. войск. На одном из судов этого конвоя нам готовы были предоставить удобную каюту до Египта, а дальше весь путь от Каира до Тегерана через Малую Азию мы могли совершить на машине при содействии и под ответственностью англичан. Я охотно принял сделанное предложение, и срок нашего отъезда из Лондона был таким образом фиксирован.

Началась его подготовка. Большая часть вещей была уложена женой еще до моего прибытия: она занялась этим, как только получила от меня сообщение о моем переводе на работу в Москву. Но все-таки кое-что пришлось и на мою долю. Главную трудность представляла библиотека. В ней было несколько тысяч книг, накопленных нами почти за два десятилетия пребывания за рубежом, и теперь их надо было рассортировать и упаковать для длинной дороги. В результате в нашей квартире оказалось 30 тяжелых ящиков, которые должны были сопровождать нас от Лондона до Москвы.

Были и личные прощальные визиты с людьми, более близкими и симпатичными нам. Из них я особенно запомнил наши визиты к Бернарду Шоу с супругой, к Веббу, который незадолго перед тем овдовел, и к Герберту Уэллсу. Все они были уже глубокими стариками, как-то одряхлевшими у нас на глазах, и мы мысленно не рассчитывали с ними больше встретиться. Так оно в дальнейшем и случилось.

Особенно трагично вышло с миссис Шоу. Мы были у супругов Шоу за два дня до нашего отъезда, намеченного на 14 сентября. Миссис Шоу была сильно больна. В ранней молодости ее сбросила лошадь, и она ушибла позвоночник. Потом все как будто бы прошло, но с годами старый недут стал все чаще давать о себе знать. Никакое лечение не помогало. Теперь в возрасте 90 лет Шарлотта Шоу была полнейшим инвалидом: ее всю искривило, она не могла поднять голову и все время проводила в постели. По случаю нашего прощальною визита Шарлотта встала, оделась и вышла в гостиную. Она желала нам всего лучшего и с глубоким удовлетворением вспоминала нашу с ними 11-летнюю дружбу. Мы в ответ тоже говорили ей хорошие слова, но на душе было грустно и тревожно. В голове невольно вертелось: «Не жилец она на этом свете». Развязка пришла раньше, чем мы могли ожидать. В самый день отъезда, за час до отхода нашего поезда, мы узнали, что Шарлотта умерла. Первый порыв был поехать к Бернарду Шоу и лично выразить ваше глубокое сочувствие и соболезнование, но это было невозможно: в условиях военной обстановки об отсрочке отъезда даже на несколько часов нельзя было и думать. Тогда я взял лист бумаги и в теплом, дружеском письме выразил всю нашу горечь и потрясение по случаю постигшей его и нас потери…

Накануне дня отъезда я пошел в Гайд-Парк. В мае 1917 г., когда после февральской революции я возвращался в Россию, мое последнее «прости» Англии было сказано в этом замечательном парке. Помню, тогда я прошел его из конца в конец, мысленно пробежал все годы моей эмиграции и затем сказал:

— Прости, прошлое! Теперь предо мной открываются новые, широкие дали.

В течение следующих пяти дней мы шли Атлантикой, делая сильно вытянутую дугу вокруг берегов Франции, Испании и Португалии. Уходили даже до 14° западной долготы. Погода сильно колебалась. Первые два дня дул резкий ветер, небо грозно хмурилось, и огромные белогривые волны катились по широкому пространству океана, то и дело подбрасывая нашего «Мултана», как легкую щепку. Агния Александровна все время лежала в постели и жила на пище святого Антония. Я чувствовал себя относительно хорошо и проводил много времени на палубе: под свист ветра и под брызги волн чувствовалось как-то лучше и бодрее. Потом небо посветлело, сверкнуло солнце, ветер Стих, и синий океан превратился в ровную, безграничную гладь, которая чаровала взгляд и влекла мысли в бесконечность. На «Мултане» все как-то сразу ожило. Жена тоже почувствовала себя хорошо, встала с постели, вышла на палубу. После невольного поста накинулась на еду. Мы стали обедать в кают-компании вместе с некоторыми другими пассажирами, также плывшими на «Мултане». Наиболее близкими из них были три советских дипломатических курьера, которые везли почту из Лондона в Москву. С одним из них — Ф. Г. Пархоменко — у меня в дальнейшем установились дружеские отношения. Плыла на «Мултане» еще миссис Бальфур, жена советника британского посольства в СССР, направлявшаяся к мужу по месту его работы. По вечерам мы все впятером садились за стол и подолгу играли в «девятку». Мы выучили нашу английскую спутницу этой несложной игре в карты, и она с большим увлечением составляла нам компанию. Потом опять подул сильный ветер, океан вновь покрылся белогривыми волнами, «Мултан» еще раз превратился в прыгающий по волнам мячик, но Агния Александровна уже больше не ложилась в постель. Она держалась молодцом, и горничная англичанка, убиравшая нашу каюту, одобрительно сказала:

— Madame has got her sea legs (буквально «мадам приобрела себе морские ноги», т. е. уже приспособилась к морской обстановке).

Жена была необычайно горда, услышав такую оценку своего поведения.

Три дня, проведенные нами в столице Египта, были заполнены всякого рода осмотрами, посещениями, знакомствами и, конечно, неизбежными дипломатическими завтраками и обедами. Моя жена, естественно, хотела возможно больше видеть в Каире, о котором я ей так много рассказывал, и я, как уже «бывалый» в этих местах человек, всячески старался удовлетворить ее законный интерес. Мы видели пирамиды и Сфинкса, центральный базар и мечети, «город мертвых» и цитадель. Разумеется, не остались без внимания лавки и магазины, в которых мы накупили много различных сувениров. Жена, однако, допустила одну неосторожность: бегая с фотоаппаратом в районе фараоновых древностей, она плохо прикрывала голову и в результате получила легкий (к счастью, очень легкий) солнечный удар. Это заставило ее пролежать несколько часов с мокрыми повязками на голове и затем сократить намеченную ранее программу осмотров.