Кремль 2222. Замоскворечье - [29]

– Отпусти меня, – устало проговорил Лан. – Ты же знаешь, что дружинник никогда не станет рабом. Отпусти с миром, пока тебе не вышло еще дороже.

Кудесник сомневался: топорщил бороду, хмурил брови. Ему не нравилось, что сбежавший из зверинца босоногий и избитый парень смеет что-то требовать и даже чуть-чуть угрожать.

– Я не должен быть здесь! – говоря это, Лан думал о брате и о Маре. Задание воеводы отодвинулось на второй план. Какое к черту задание, когда с самого начала все пошло не так? – Ты не удержишь меня взаперти, потому что в моей помощи нуждаются дорогие мне люди!

Может, животных Лану и получалось делать послушными, но на людей его дар убеждения точно не распространялся. Не было у него дипломатической жилки и способности подбирать нужные слова. Пахарям такой навык не нужен, дружинникам – тоже без особой надобности, если они, конечно, не метят на высокие посты в Военном Приказе, – а Лан не метил. Ему показалось, что глухим отчаянием, звучащим в его голосе, он сам подтолкнул сомневающегося Кудесника к ответу, что называется «в пику».

– Пропишите его в бойцовском клубе, – распорядился новый хозяин Арены, и наемники тут же взяли Лана в кольцо. – Я хочу, чтоб он выступил еще раз. Может, тогда мы заработаем на ремонт купола и трибун.

Взгляд Лана скользнул по песку. Возле бесчувственного шама валялся обломок древка копья с наконечником. Перекат вперед, подхватить деревяшку, приставить наконечник к горлу Кудесника и выбраться наружу, используя дельца в качестве «живого щита»…

«Не смей! – зазвучал в его голове голос шама. – Тебя пристрелят раньше, чем ты успеешь дернуться! А ты обещал меня вытащить!»

Лан удивленно поглядел на лежащего в пыли нелюдя. Тот пришел в себя: третий глаз задвигался, лицевые щупальца вяло приподнялись, клыкастый рот распахнулся и оттуда вырвался измученный стон. Пальцы шама впились в песок, похоже, он испытывал адскую боль.

«У меня позвоночник сломан! – Лан неожиданно всем нутром прочувствовал страдания шама и его страх за собственную жизнь. – Ты обещал меня вытащить! Ты обещал!»

И тогда Лан передумал нападать на Кудесника со спины, – это в самом деле был бы опрометчивый самоубийственный план.

– Нужны носилки, – сказал Лан окружавшим его наемникам. – Этот еще жив, – он кивнул на шама, – с ним все будет в порядке.

«Молодца! Не подвел!» – тут же отреагировал телепат.

Хомут не стал спорить и нервировать бойца, уделавшего жука-медведя, и тут же распорядился насчет носилок.

«Мог бы и сам отдать им приказ, – мысленно проворчал Лан. – Ты же – шаман! Ты почти всемогущ!»

«Хреново мне что-то, вояка, – отозвался после долгой паузы шам. – Я потом объясню. А сейчас мне нужно…»

Третий глаз нелюдя снова закатился, а щупальца поникли.

– Не жилец он, – сказал Хомут и высморкался. Двое охранников с носилками остановились в заминке перед шамом. Ясное дело – им не хотелось возиться с опасным мутантом, хотя тот и пребывал в беспомощном состоянии.

– Просто отнесите его в этот ваш бойцовский клуб, а там видно будет, – проговорил Лан.

– Раскомандовался, – хмыкнул Хомут, а потом обратился к наемникам: – Вы его слышали. Аккуратно кладите зубастого на носилки!

Кудесник назвал бойцовским клубом цокольный этаж Арены, где жили бойцы. Лан уже бывал здесь, и с тех пор в полуподвале ничего не изменилось. Сумрачный, освещенный редкими факелами коридор опоясывал ристалище, повторяя его форму. По обе стороны коридора находились крошечные, похожие на монашеские кельи, опочивальни. Эти бетонные пеналы не запирались: ни решеток, ни дверей. Холодный пол был присыпан соломой. Жили в этой части полуподвала люди. Все были детьми руин. Попадались вполне приличные мужики – бывшие охотники, воины и пахари из отдаленных общин, блюдущих «чистоту крови». Внешне такие ничем не отличались от людей Кремля, и каждого из них судьба привела на Арену своим путем. Много было мародеров, их выдавали лихие взгляды, грубые голоса и резкие движения крысопсов, всегда готовых впиться зубами в добычу. Еще больше попадалось трупоедов – мерзких, звероподобных увальней с искаженными мутациями и вырождением лицами.

То тут, то там глаз подмечал охранников в камуфляжной форме: они общались с гладиаторами накоротко, с некоторыми даже по-приятельски. И тем, и другим не имело смысла портить друг с другом отношения. Тем более, что этаж гладиаторов – это не тюрьма. Здесь позволялись и выпивка, и наркотики, и девочки. Бойцы Арены должны были идти на смерть с легким сердцем и полным желудком, и самое главное – с чувством, что они делают нечто значимое, заслуживающее почет и восхваление. Лан никогда не понимал эту философию; она казалось ему не нашей, а чужой, навеянной нездешними ветрами.

Его поселили в свободной опочивальне, а носилки с шамом занесли в опочивальню, что была напротив, предварительно выгнав из нее недовольного и плохо говорящего по-русски трупоеда. Был поздний час – около полуночи, но никто не спал, поскольку грохот и сотрясения, устроенные жуком-медведем, оказались гораздо ощутимее привычного фонового шума Арены – звона мечей, криков и барабанного боя. Хомут сам принес Лану нормальной еды – вареных овощей и жареной турьей колбасы с чесноком.