Кремль 2222. Северо-восток - [6]

Впрочем, теперь от площади осталось одно название. Вернее, названия сохранились лишь в памяти людей, которые удобства ради оставили улицам и площадям старые имена.

Сам город во времена Последней войны превратился в руины, которые быстро освоила пышная и зачастую хищная растительность.

Хотя за весь город не скажу – что творится там, вдали от Кремля, один Данила знает. Кроме него, никто из наших, кремлевских, еще не забирался так далеко. Точнее, ходили-то многие, но вот живыми не возвращались. Кроме Данилы. Он, кстати, не простой дружинник, как я, а прославленный разведчик, боярского звания удостоенный…[3]

В окрестностях Кремля от улиц давным-давно остались лишь тропинки среди руин и завалов, поросших безобидным вьюном да хищной лебедой.

Вышли на Биржевую. Здесь, как и возле развалин ГУМа, каждая свободная от каменных обломков и дикой растительности площадка несла на себе печать недавнего присутствия разумных мутантов-людоедов, тех самых, что не так давно осаждали Кремль. Повсюду виднелись обглоданные кости, кучки дерьма, погасшие кострища.

– Пусто здесь. Гнилое место. Только время понапрасну терять, – разворчался старшина мастеровых Первак.

Сварливый по жизни сорокалетний мужик, он имел, по общему признанию, золотые руки. Оружейник от Бога, Первак мог, что называется, из дерьма конфетку сделать – отковать из металлического хлама такой меч, что иного булатного будет стоить.

– Захар, пустышку тянем, – продолжал ныть Первак. – Зря сюда пришли. Тут ни дохлых био, ни арматуры.

Насчет последнего оно и понятно. Так близко от Кремля уже самое лучшее наши же, кремлевцы, и собрали. Да и мутанты-людоеды постарались. Им для дубин да копий тоже металлические штыри нужны.

– Надо двигаться дальше, – решил Захар. – По Ильинке пойдем. Там завалов поменьше и заросли не такие густые.

– Погодите. Гляньте, – Кирилл усмотрел что-то в узком каменном ущелье, некогда бывшем Старопанским переулком: – Никак биоробот. Дохлый.

Я присмотрелся. Подтвердил:

– Он, родимый.

– Вот это добыча! – обрадовался Первак, разворачивая своего фенакодуса.

– Обожди, – остановил мастерового Захар. – Не лезь поперек батьки в пекло. Может, этот био не мертвый, а прикидывается.

– Да ты чего, слепой? Видно же – дохляк, – попытался спорить Первак, но Захар осадил:

– Ты в своей оружейке командовать будешь. А тут твое место второе, даром что тебя Перваком кличут. Этого био проверить надо. Кирилл, Богдан, гляньте там, что да как…

Мы дали посыл фенакодусам и осторожно въехали в проулок.

Мой Сивка повел ушами и втянул воздух чуткими ноздрями. Издал звук – то ли всхрапнул, то ли зарычал. Нервничает, коняга. Меня тоже охватило напряжение. Будто чужой взгляд по спине скользнул. Я оглянулся. Никого. И все ж таки неуютно как-то. Маетно.

Переулок узкий – втроем едва разъедешься, к тому же изрядно замусоренный битыми кирпичами и обломками бетона. По обеим сторонам тянутся чудом уцелевшие стены домов высотой примерно в три-четыре этажа. Во время Последней войны люди оборонялись от пехоты захватчиков и их биороботов, превращая дома в крепости, – окна и дверные проемы на нижних этажах закладывали кирпичами и бетонными блоками. Вместо балконов из стен торчали балки и куски перекрытий. Их обильно покрывали гирлянды рыжего мха.

Этот самый мох – штука опасная. Стоит дотронуться до него, и конец. Начинается все с усталости. Кажется, будто тренировался целый день с дядькой Силом. Он, конечно, воин знатный. Никто в Кремле лучше него не владеет искусством боя на ножах да мечах, но на тренировках дружинников не жалеет – гоняет до кровавого пота и звезд из глаз.

К чему это я Сила вспомнил? Ах да, усталость… Навалилась как-то вдруг… Броня враз потяжелела, а в глефе и мече, как минимум, пуд[4] прибавился.

– Кирилл, чуешь? – окликнул я брата.

Он понял, кивнул:

– Слабость. И у тебя, да? Думаешь, рыжий мох влияет?

Я прикинул расстояние:

– Вроде далековато для него. Хотя может, конечно. Вон как разросся… И чего только жрет здесь, гад, интересно?..

Рыжий мох – хищник. Он высасывает из обессилевшей жертвы все соки получше любого дерева-вампира, и глазом не успеешь моргнуть. Но я ни разу не слыхал, чтобы мох внушал чувство усталости на расстоянии. Вроде как его надо сперва коснуться. Неужто тут у нас появилась новая разновидность? Ведь мутации-то все еще продолжаются. И у разумных полулюдей, и у зверей, и у растений…

Мы с Кириллом двинулись дальше, в обход рыжей гирлянды свисающего с покореженных балок мха, вглядываясь в молчаливые мертвые дома.

Мне показалось, что на верхнем этаже ближайшего здания шевельнулась тень. Я замер, всматриваясь, вслушиваясь и даже принюхиваясь.

Нет. Ничего. Наверное, ветер взметнул кирпичное крошево и древнюю пыль.

Мой Сивка продолжал волноваться. Да и фенакодус Кирилла то и дело издавал тихое предупреждающее рычание.

– Крысособак чует, – предположил Кирилл, успокаивающим жестом похлопывая коня-мутанта по бурой, словно спекшаяся кровь, жесткой шкуре. – Проголодался небось. Жрать хочет.

Фенакодусы, как и большинство животных-мутантов нового мира, питались мясом. Лучше свежим и с кровью. Мой Сивка, к примеру, больше всего на свете любил ящериц, а конь Кирилла, похоже, предпочитал крысособак.