— Зимородок! — позвал неуверенно.
Тот лениво приоткрыл один глаз.
— Зимородок… а что ты будешь делать, если… ну… если…
Язык никак не поворачивался сказать прямо. Зимородок снова закрыл глаз, чуть дернуть подбородком, устало пожал плечами.
— Все то же самое — поеду в Гельт.
— Но ведь тогда… тебя повесят! Тебе нельзя!
— Можно. Все будет как надо.
Больше разговаривать у Зимородка желания не оказалось, слава Богу, и пришибать тоже. Он лег на землю, отвернулся.
— Отдыхай Кречет.
* * *
Кажется, Хайме задремал лишь на мгновенье, но когда открыл глаза — понял, что уже глубокая ночь и Зимородка рядом нет. Вскочил, бросился было искать. Все вещи, мулы и лошадь — на месте. Это немного успокаивало, значит где-то рядом.
— Куда?! — тихий голос из-за спины, но такой, что Хайме замер, словно налетев на невидимую стену.
— Сидеть тихо и не высовываться, пока не скажу. Понял? — велел Зимородок, подходя ближе.
— Угу, — Хайме поспешно кивнул.
— Я скоро вернусь.
И исчез в темноте.
Утро королевского венатора Иефа ван Фламме как-то не задалось.
Проснулся он в плохом настроении и с головной болью. Тихонько охнул, пытаясь вытянуть ноги — коленки разгибались с трудом и завидным хрустом, заставляя морщиться. Хотя, уж чему там хрустеть? А ведь было время… Да, по утрам, тяжело разгибая скрюченное тело, Иеф неизменно вспоминал былые времена, когда с мечом в руке он несся в бой, пришпорив коня… и снова, похоже к непогоде, ныла старая рана в бедре, когда-то до кости рассеченном сарацинской саблей.
Было время!
Впрочем, все это дело обычное, Иеф давно привык. Скорее неизбежный утренний ритуал.
Не задалось утро по другой причине. И причина эта сейчас разгуливала где-то к северу, по Ветряным Холмам.
Вчера пришлось выдержать очень неприятную беседу с Дзюдзельским епископом. Под глазом у его преосвященства красовался здоровенный, уже пожелтевший от времени фингал. Опухлость почти спала, но глаз все равно болезненно щурился, сверкая праведным гневом. Епископ весь вечер нервно пил вино, наливая бокал за бокалом, размахивал руками и взывал к правосудию, брызжа слюной и желчью. Иеф сидел напротив, сочувственно кивал, хмурил брови и мелкими глоточками цедил бургундское.
Епископа вполне можно было понять. Еще бы! Его! На глазах у всех! И теперь в столь неподобающем виде появляться перед паствой! Позор невиданный. Так разукрасить святой епископский лик мог только ненормальный. Ульрих, по прозвищу Зимородок.
Иеф все никак не мог взять в толк — каким чудом Зимородку удалось дожить до своих лет. С такими-то талантами! Может, просто на тот свет брать не хотели, опасались. Черти — они тоже не дураки. Уж в том, что после смерти Зимородка ждет адское пекло, венатор не усомнился бы ни на миг. Он всегда ненавидел старого друга лютой ненавистью. С его появлением, налаженная и размеренная жизнь неизменно сбивалась с ритма, так и норовя выйти из накатанной колеи и съехать прямиком в кювет. Зимородка вечно тянуло на несусветные глупости, а за ним самим тянулся длинный, истинно королевский шлейф всяческих грехов, начиная с катарской ереси, приверженцем которой, впрочем, он никогда не был, а заканчивая…
Все же, камнем преткновения в отношениях Зимородка со Святой Римской Церковью всегда были люди вроде Якоба. Церковь не признавала «дикую» магию, утверждая, что человек не может творить чудеса сам, а лишь с помощью Господа, поста и молитвы. Или с помощью дьявола, как вариант. Каждый приходской священник, искренне воздев руки к небесам, мог совершить маленькое чудо — превратить воду в вино для таинства евхаристии или зажечь благодатный огонь в канун Пасхи. Папы творили чудеса воистину славные. Бесспорным доказательством богоугодности этих чудес было то, что никому и никогда не удавалось воспользоваться ими в корыстных целях и вне установленного порядка. По крайней мере, так утверждалось, народ верил.
Дикие маги же всегда колдовали по собственному усмотрению, и в силу своих возможностей, когда и что хотели. Церковь в ответ отправляла их на костер едва ли не в младенчестве, как только становился заметен дар. До совершеннолетия доживали не многие, а уж хоть сколько-нибудь заметно развить свои способности удавалось лишь единицам — тем, кто находил способ эти способности скрыть.
Зимородок всеобщего убеждения в бесовской природе диких чудес не разделял, и эти противоречия порой принимали вид рукоприкладства.
От неминуемого возмездия пока спасала та самая папская грамотка, индульгенция, дарованная самим Папой Гонорием в счет грехов прошлых и даже будущих, за особые заслуги. Однажды Зимородок действительно отличился — спас Рим от разрушения, а самого Папу от лютой смерти. Святые отцы наверняка давно прокляли тот день. Теперь отправить Зимородка на тот свет можно было лишь с личного разрешения понтифика.
А вот епископ, кажется, был не против придушить Зимородка немедленно и собственными руками. Он снова и снова отхлебывал из бокала и громко с выражением икал, от чего длинный крючковатый нос его, совсем сизый от выпитого, презрительно дергался.
— Вы должны принять меры! — взывал он.
— Примем, — равнодушно соглашался Иеф.
