Кража молитвенного коврика - [9]

Нотабене. И что за пошлое стремление к «новому» у человека, издевавшегося над общим стадным счастьем зеленых пастбищ. Твердить: «стадо, стадо» только затем, чтобы искать в этом мифическом стаде каких-то мифических братьев. Здесь всё гнило, лживо, неблагородно, несвободно и вообще плохо, значит — вперед, братья, вперед! Откуда «братья»? Куда «вперед»? Почему вперед, а не назад? Зачем этот подлый пафос движения, если каждый свободный человек сам знает, что именно делает его свободным: идти, бежать, лежать на лугу или в гробу повапленном? «О братья мои, учитесь ходить прямо», и «вот новая скрижаль», и еще какой-то вздор о «нашем корабле», который обязательно «стремится». Тьфу.

Фи, сказали дорогие друзья, какой ты злой. Злоба развивает умственно, сказал я. Тогда они обиделись. Они ведь считают себя добрыми.

Вы, ребята, очень больно ошибаетесь, если думаете, что по издательствам сидят люди седые, смирные, сведущие. Или — насмешливые, любознательные, изощренные. Или — резкие, дерзкие, фантазеры. Благочестивые в том смысле, что строго блюдут Гутенберговы заповеди. А что заповедал нам Гутенберг? Ведь наверняка какие-то хорошие вещи заповедал, а не просто бизнес. Незаинтересованное удовольствие читателя невозможно без предшествовавшего ему бескорыстного любопытства издателя. Писатель щедр на ненужное и всегда тут как тут со своей застиранной, заплатанной скатертью-самобранкой; мудрый издатель то Кербером следит, чтобы писатели не повыползали из своего ада, подполья, то снимает пробу с королевской читательской тарелки. Здесь, правда, легко ошибиться: в страхе перед язвой и ядом изгнать уксус и пряности, но издатель, повторим, мудр (по крайней мере, так написано во всех попавших в печать книжках). Заглядывая в кастрюльки, он все же подразумевает, что гость на пиру достаточно вменяем, чтобы отличить дерьмо от конфет. Пусть разума великолепный пир помогает кое-что отмыть — и, с другой стороны, пиршественный зал легко превращается в богадельню, — но это уже не Гутенберг виноват. Не только из книгопечатания торчат ослиные уши человечества. Хотя книгопечатание жалчей всего.

Вместо щедрости, широким жестом выплескивающей воду, ребенка и само ведро, мои издатели практиковали неуместную и грязную скупость за чужой счет. Как же, они знали, что нужно читателю. Сам читатель не знает. Писатель не знает тем более. А они знают, мессии навыворот. Быть щедрым к читателю — это кажется им столь же нелепым, как апостолам — отказ от проповеди. Читатель — кретин, выродок с притупленным вкусом, но этот безответный и безотказный кретин может при случае разорить. Заткнем ему пасть прежде, чем он ее разинет. Дадим, пока не убежал. Кретину — кретиново, пусть подавится. Я всегда думал: если вы такие умные, то как можете знать, что нужно кретинам? «Предводителем крыс не может быть лев. Предводителем крыс может быть только крыса».

Соотечественники, кретины вы или нет, но я действительно не знаю, что вам нужно, о чем бы вы хотели узнать и каким слогом насладиться. Не мое, в конце концов, дело — формировать ваш вкус, образ мыслей и библиотеку. Вы ведь не приглашаете меня формировать вам детей и кусок во рту, верно? А почему я должен за вас думать или принимать муки? Я делаю, что могу: стою со своим ведром наготове. Хотя не верю, что оно понадобится. Но я не верю и людям, которые точно знают, что мое ведро не покатит. Чем бы они ни занимались в тени Гутенберга, но в ведрах не разбираются. Они ими торгуют, не всегда удачно. Да, бывают отдельные промахи: то ли читатель еще больший кретин, чем предполагалось, то ли даже такому кретину нельзя всучить вместо ведра разбитое корыто. И эта ужасная манера радеть нерентабельному, но родному человечку. Где же ваша интеллектуальная, б…, совесть?

Маленький трактат о формате тусовки

Это вечно новая песня о том, как десять-пятьдесят-сто человек сбиваются в плотную кучку и мир, словно лопнувший воздушный шарик, обволакивает их мягкой непрозрачной тряпочкой. Большой чужой мир — по ту сторону тряпочки, маленький свой — по эту. В большом просторно и страшно. В маленьком тесно и некрасиво, но тепло и уютно. А иногда скучно, или пованивает, или душа глупо томится от разговоров о множественности миров. Но это всё не беда: каких жертв не принесешь, чтобы не остаться в одиночестве.

Беда в том, что сидящие под тряпочкой рано или поздно начинают искренне верить, что по ту cтoрoну нет вообще ничего. Голый хаос, отсутствие пространства. Им уже кажется, что шарик не лопнул, но просто сжался, по новым законам физики сконцентрировав в себе всё разнообразие жизни. А есть ли жизнь на Марсе — всего лишь несерьезный вопрос из анекдота. Да и сам Марс, эта кровавая звезда, под знаком которой рождаются воры, грабители, ночные гуляки, лунатики, бродяги, либертины, насмешники и смутьяны, — с какой такой Капитолийской высоты он вообще виден?

Бесполезно толковать о свободном содружестве разных людей, о том, что друзей и знакомых не следовало бы подбирать по принципу профессиональной, политической или сексуальной ориентации — ведь тогда множественность миров из неопасной брехни превратится в опасную реальность. Щедрость понимания, пустое расточительство сочувствия, готовность искать долю правды у противника, готовность выслушать, подумать, а уже потом засмеяться — сами знаете, куда это приводит. Нет, нет, давайте позиционироваться. Эти — литераторы, эти — патриоты, а эти — педерасты. Вот торчки, вот космополиты. Пьющие космополиты. Непьющие литераторы, литераторы с убеждениями и так далее. Составьте самую длинную комбинацию из приведенных слагаемых. Скучно, как в гробу.