Крайняя необходимость - [82]

Щукин живет в Химках, руководит деятельностью благотворительного фонда «Ольвия». С формальной точки зрения его бизнес полностью легален. В криминальном мире пользуется большим авторитетом. По неподтвержденным данным является кассиром — хранителем общака одного из подмосковных преступных сообществ. По другим неподтвержденным данным на счету людей из его боевой группы только за последние полтора года девять заказных убийств, в том числе — троих сотрудников правоохранительных органов».

Все координаты — адрес офиса, квартиры, загородного дома и номера телефонов, включая два мобильных, — прилагались.

Вот это работка! Гордеев даже языком поцокал от чувства глубокого морального удовлетворения.

Но и это было еще не все. Далее шла приписка лично от Грязнова:

«Юра, конфиденциальная информация! Сейчас в нашем ведомстве разрабатывается версия, согласно которой Щукин организовал в Химках крупнейший в Подмосковье подпольный тотализатор».

Гордеев прочитал это, похлопал глазами и расхохотался.

Ну и дела, в самом деле! Ткнул пальцем в небо, а угодил в яблочко. Если только не в капкан. Ведь он сам, Юрий Петрович Гордеев, столично-провинциальный адвокат, когда принял Щукина за Терехина, сказал ему: «Хочу сделать ставку, мне сказали, что вы держите подпольный тотализатор».

Вышло по-настоящему забавно. Хотя и страшно.

7

Феофанова приехала немедленно, как только услышала, кто ее ищет.

Юрий Петрович был немного смущен. Он совсем не предполагал, что придется снова общаться с женой «сумасшедшего болельщика» и, более того, просить ее о помощи. Кроме того, он обнаружил, что не знает, как зовут Феофанову. Феофанова себе и Феофанова. Медсестра. Оказалось, необычно — Виолетта Ивановна. Впрочем, Ивановну она сразу с негодованием отбросила и потребовала звать ее по имени.

Гордеев объяснил свою проблему и выразил робкую надежду, что, быть может, ее мужу удастся ему помочь?

— Куда он денется, — уверенно сказала Виолетта.

— Кстати, — спохватился адвокат, — как ваши семейные проблемы?

— Как не бывало! — похвасталась она. — Я вам так благодарна, так благодарна! Всем подругам на работе рассказала, какой вы потрясающий адво… Ой! — Она невольно прикрыла рот. — Вы же просили никому не говорить, да?

Гордеев махнул рукой: не важно, мол.

Через несколько минут Виолетта переговорила с мужем. В охотничьем хозяйстве телефона не было, но у мужа был мобильный. Он сказал, что скоро приедет домой, потому что «важный крендель», которого он обслуживает, уже наохотился.

— А крендель правда важный? — сурово спросила Виолетта.

— Важнее не бывает, — заверил супруг.

— Ну вот, — сказала Виолетта Гордееву, — наверно, мэр. Он еще там. Поехали? Я вам покажу дорогу в охотничье хозяйство — без меня не найдете.

Гордеев встал.

Виолетта вдруг смутилась:

— Юрий Петрович, можно спросить?

— Что случилось?

— Как вам моя дыня?

— А… Восхитительна.

Честно говоря, дыня по-прежнему лежала в холодильнике.

8

Терехина звали Максим Николаевич, и ему было сорок девять лет. Еще он был вдовцом (уже лет пять или шесть), и еще в прошлом году у него убили сына. Еще его переизбрали на второй срок, и особого возмущения он у горожан не вызывал. Вот и все, что знал Гордеев о человеке в камуфляжной форме, высоких рейнджерских ботинках и с винчестером на коленях. Мэр сидел во дворе рядом с охотничьим домиком — на деревянной скамье перед деревянным столом, на котором стояли тарелка с дымящимися пельменями, к которым он не притрагивался. В охотничьем домике выясняла отношения чета Феофановых.

— Вас пришлось долго искать, Максим Николаевич, — посетовал Гордеев.

— Я только недавно вернулся с охоты, — объяснил Терехин. — Я слышал о вас. Мне передавали, что вы ищете встречи, но я был занят.

— Понятно.

Терехин был, как и Щукин, лысоват и невзрачен, но в остальном между ними сходства было немного. У Щукина остатки волос были черными, у Терехина — русыми, у Щукина взгляд был острый, а подбородок твердый, у Терехина — взгляд рассеянный, а подбородка целых два.

— Ну и как? Удачно? — спросил Гордеев.

— Отличная была охота! Я видел двух оленей, но не сразу стал стрелять. Одного, старого оленя, я преследовал, казалось, целую вечность — с утра до вечера, с вечера до полудня — я и не думал о времени, пока собаки не изнемогли, а потом вернулся в лагерь, честное слово, туманно помня, кто я такой. Я был рад, что олень ушел, по нему трижды стреляли, но он все-таки ушел… Вы понимаете меня? — Он внимательно посмотрел на Гордеева.

— Я… я вообще-то не охотник, — осторожно сказал Гордеев. — Может быть, поэтому я вас как раз и понимаю. Но разве… разве в здешних краях водятся олени?

— Вы меня подловили, — засмеялся Терехин. Он положил ружье на лавку стволом в сторону Гордеева. — Чушь несу. И делаю это специально. Как вам такой мэр?

— Странный вообще-то, — высказался Гордеев, посмотрел на винчестер и пересел. — Но я за вас не голосовал.

— Почему?

— Потому я в Москве живу — там и прописан.

— Ясно. Значит, говорите, странный мэр? Это точно, — горько сказал Терехин. — Слышали такое выражение: когда дела идут хуже некуда, в самом ближайшем будущем они пойдут еще хуже.

— Разве у вас что-то разладилось на работе? — участливо спросил Гордеев.