Крайняя маза - [9]

Бандит беззвучно завалился на бок. Смирнов обеспокоился, и, подойдя к пленнику, склонился над ним:

– Ты что, умер, что ли? Вот подлец!

Шурик не умер, он от страха потерял сознание. Или сделал вид, что потерял.

– Вот дела! – покачал головой Смирнов, освидетельствовав пленника и обнаружив, что он действительно лишился чувств, то есть на тумаки и щипки не реагирует. – Правду говорят, что чем гаже негодяй, тем слабее у него коленки. Нет, не верю, что такой здоровый мужик свалился в обморок об одного упоминания о паяльнике. Просто разжалобить хочет... Вот, мол, какой я нежный. Ну, погоди, сейчас я тебя растормошу!

Спустя некоторое время Шурик был приведен в чувство при помощи нашатырного спирта и пары более чем ощутимых ударов по ребрам. Вернув его в прежнее положение, Смирнов пошел на кухню за пивом.

Ситуация его занимала. Всю сознательную жизнь он по капле выдавливал из себя тупость, жестокость, бессовестность, а они не уходили, наоборот, становясь, время от времени, на ноги, загоняли его в угол. "Если звезды есть на небе, значит это кому-то нужно, – думал он, застыв в прострации перед раскрытым холодильником. – Значит, коли есть на свете тупость, жестокость и бессовестность, то они нужны людям? Они – не что иное, как продукт естественного отбора? И если они есть во мне, значит, они нужны мне? Мне и обществу, в котором я существую? И я живу в нищете только потому, что не использую их так, как надо, так, как используют другие? Те, которые добиваются успеха? Так может, использовать этот шанс и попытаться стать другим? То есть самим собой?

Вернувшись в комнату, Евгений Александрович, попил пива, поглядывая на пленника. Покончив с бутылкой "Останкинского", сделал свирепое лицо и начал допрос.

– Кто тебе заказал Юлию? – спросил он, ощутимо ткнув пленника носком ботинка в бок.

– Никто мне ничего не заказывал... – просипел тот. – Я же говорил, что случайно попал в твою квартиру.

Смирнов закурил сигарету, закурил только для того, чтобы затушить окурок о зад пленника. Жестокость, так жестокость. У всякого жанра свои законы.

– А сегодня почему в подъезде оказался? – спросил он, затянувшись несколько раз.

– Решил дело доделать... Десятую квартиру знаешь? Она на третьем этаже. У меня на нее наводка.

В десятой квартире (объединенной с девятой) жила весьма состоятельная женщина. Смирнов не поверил, что его простецкую дверь можно было спутать с бронированной дверью Марии Ивановны, красивой владелицы нескольких галантерейных магазинов и бутиков под общим названием "Русская красавица". Разочарованно покачав головой, он затушил сигарету в пепельнице и пошел на кухню за паяльником. Он лежал в ящике под электроплитой.

"А может, и в самом деле вставить? – подумал он, разматывая шнур. – Уже в течение десяти лет я живу в обществе, в котором образ паяльника тесно ассоциирует в воображении людей не с оловом, канифолью и поделками из жести, а с анальным отверстием. Вставлю и стану другим человеком, человеком, соразмерным своему времени. А соразмерность времени – это, как не крути, жизненный успех, девяносто девять процентов жизненного успеха... Как все-таки здорово устроен мир, как просто: сунешь паяльник в задницу этому недочеловеку, и тут же все переменится... Переменится, и тут же в мою дверь позвонит шофер личного "Мерседеса", моего личного "Мерседеса". А позади него будет стоять томная сногсшибательная Юлия фон Остроградская в шубке из шиншиллы, будет стоять, сияя бриллиантовым блеском и преданно улыбаясь. "Нас ждут в Кремле, милый!" – будет говорить она, на самом деле желая, как можно быстрее остаться со мной наедине.

Нет, суну. Ой, суну!"

Смирнов вошел в комнату с паяльником в руке. Медное жало горело ожиданием. Ослепленный им, Шурик закричал. Лицо его покрылось красными пятнами. Глаза полезли из орбит.

– Ори, сколько хочешь, – успокоился Смирнов. – Сейчас время такое – фиг, кто прибежит. А меня разозлишь... Черт, не там тебя привязал. Придется удлинитель тащить.

По щекам бандита потекли слезы.

– Так кто тебя послал? – решил дать ему шанс Смирнов.

– Никто не посылал, – заканючил Шурик. – Я же говорил, что случайно в твою квартиру зашел. Дверь у тебя не захлопнулась, вот и зашел.

– Да, дверь у меня фифти на фифти захлопывается. Все времени нет замок починить, – обернулся Смирнов к предмету разговора. – И сейчас, похоже, не захлопнулась. Ты подожди, я сейчас.

Бросив паяльник в кресло, Смирнов пошел к двери. В прихожей его глаза наткнулись на переноску, лежавшую под тумбочкой. Подняв ее, он вернулся в комнату, включил в розетку. Спустя минуту паяльник начал попахивать канифолью. Жало его норовило ткнуться в обнаженное бедро Шуры.

– Ты как предпочитаешь? Погорячее или как? – спросил Смирнов, усаживаясь в кресло. Ну, какая степень ожога тебя удовлетворит? Поясню, что первая степень – это покраснение, вторая – пузыри и обнаженное мясо, а третья, на мой взгляд, самая классная, это обугливание. Представляешь, обугливание? Да такое, что в твоей заднице антрацит можно будет добывать.

Пленник не ответил, не смог: судороги сжали ему горло. Смирнов решил не торопить событий: все должно быть прочувствовано. Он уселся в кресло, вытащил сигарету из пачки, щелкнул зажигалкой.