Крайняя маза - [5]

– Все, что я хочу, сейчас хочу – это... это...

– Переспать со мной?

– Да. Я хочу сполоснуть твое влагалище своей спермой.

Смирнов всегда выражался без обиняков. Он всегда был как на ладони. Юлия это ценила.

– Я тоже этого хочу... Иди ко мне.

3. А может, и не почудился

На следующий день вечером Смирнову позвонила мать Юлии. Она сказала, что ее дочь в середине дня положили в больницу:

– В обед девочка вышла на Чистопрудный бульвар прогуляться и у театра "Современник" ей показалось, что ее преследует маньяк. Она бежала, пока не лишилась чувств.

В конце разговора старшая Остроградская попросила Смирнова ни о чем не распространяться, так как руководству "Северного Ветра" сообщено, что госпитализация Юлии обусловлена нервным ее переутомлением.

– И не удивительно, ведь последний месяц она работала по восемнадцать часов в сутки, дважды была в Лондоне и дважды в Варшаве, – добавила мать Юлии с упреком. Она знала, что Смирнов приходит на работу к одиннадцати и уходит, когда ему заблагорассудится.

* * *

Приехав в больницу, Евгений Александрович встретился с заведующим отделением, в котором находилась Юлия; тот сказал, что госпоже Остроградской придется провести в больнице недели две. И что сейчас к ней нельзя – она на обследовании, да и палата режимная.

Расстроившись, Смирнов поехал на работу. Месячный отпуск без содержания был оформлен в начале следующего дня.

Вернувшись домой после междусобойчика по этому поводу, Евгений Александрович залег на кровать и принялся осмысливать случившееся.

"Мог ли Шурик действительно зайти "не в свою квартиру"? – сразу же задался он вопросом. – Вряд ли. Такие умники идут наверняка. А может, он просто не смог пройти мимо не захлопнувшейся двери?

Это возможно.

Но тогда откуда у него рекламный проспект Юлиной фирмы?

Нет, Шурик – не вор. Воры людными вечерами не работают. А если и работают, то, предварительно удостоверившись, что окна объекта не освещены. Из этого следует, что он либо сексуальный маньяк, случайно запавший на Юлю в метро, на улице или, что наиболее вероятно, на презентации – вот откуда проспект "Северного Ветра" – либо подослан человеком, имеющим на нее зуб. Или на меня?

Вряд ли на меня. Гадостей я не никому делаю, не тот профиль. Лаборантку Люсю разве обидел до слез полгода назад. Сказал, что полнеет не по дням, а по часам и скоро не сможет ездить в метро по причине узости эскалаторов. Но вряд ли она заказала меня проучить на свою зарплату в восемьдесят у.е.

Жены бывшие? По крайней мере, две из них с удовольствием плюнули бы в мою могилу. За то, что ушли от меня.

Нет... Исключено. Плюнуть бы, плюнули, но заказать изнасилование моей подруги у них не хватило бы фантазии.

А Вера? Богатенькая, целеустремленная Вера? Если она прочитала мою последнюю книжку с собой в качестве главного персонажа, то вполне возможно... Тем более, что в книжке есть сцена с визитом, похожим на визит ко мне Шуры. Ее надо будет проверить... Хотя что проверять, глупости все это. Паранойя.

Все мужики хотят, чтобы бывшие жены руки по ним ломали. И даже злоумышляли и иголки в старые фотографии втыкали. И я подспудно хочу. Потому и придумываю черт те что.

Теперь маньяк, невзначай запавший на Юлию в метро, на улице или на презентации...

Похож Шурик на маньяка?

Нет, не похож. Нормальный человек. Практичный. Выдержанный. Как он убеждал меня не дергаться... Не хотел осложнений... Черт, ведь точно не хотел!

Надо будет расспросить Юлию, не замечала ли она слежки за собой. Все маньяки, особенно выдающиеся, похожи на нормальных людей.

Теперь последняя версия, самая правдоподобная. Юлия кого-то доняла. Или стала кому-нибудь посреди дороги, либо просто отказала в любви и дружбе. С пространной меткой характеристикой и цитатами из Спинозы и Жванецкого.

Она это умеет.

Надо плащ сунуть в целлофановый пакет. Чтобы запах не выветрился.

Детектив долбанный. Что ты сможешь сделать? Всю жизнь ошибался. В людях, в женщинах, в себе. В простейших ситуациях находил худший выход, а то и вовсе пробивался с помощью лба. Надо перековаться. Надо напрочь отключить эмоции. С ними тоска и сплошной обман зрения.

Надо стать машиной. Не холодной, а хорошо прогретой... И деятельной.

И сейчас же надо ехать к Юле. Без нее я не стронусь с места".

* * *

К Юлии его не пустили, как он не умолял. Лечащий врач – симпатичный молодой человек с цепкими глазами гинеколога – "точно к ней клеится, небось, всю с ног до головы прослушал и пропальпировал" – сказал, что встреча Смирнова с его пациенткой может вызвать регресс болезни. И потому надо повременить. День, два, три, в крайнем случае, неделю.

Евгений Александрович расстроился. Ему хотелось увидеть Юлию. Очень. Ей кто-то помогает, лечит, проявляет участие, а он, любящий ее человек, видеть ее не может.

Нельзя, чтобы она его видела!

Вредно.

Как будто он виноват.

Да, виноват. Если бы не он, с ней ничего бы не случилось.

Стоял солнечный октябрьский день. Смирнов шел к метро по больничному парку, шел, недоверчиво посматривая на отчаянно голубое небо.

– Смотри ты, идет и не замечает! – вернул его с небес знакомый голос.

– Ты? Ты же в палате должна быть?.. – нашел Смирнов Юлию глазами. Она сидела на скамейке в своем теплом домашнем халате. В глазах ее смешались радость встречи с ним и темень не пережитого.