Край навылет - [6]

В какой-то момент в видоискателе возникает розовое от выпитого лицо, фатально принадлежащее некоему Джоэлу Сарделю.

– Ага, ясно, вы меня узнали из новостей, а теперь я просто фураж для камеры, да? хоть меня и оправдали, по факту – уже в третий раз, по обвинениям подобного характера. – Перейдя затем к откупориванию длительного эпоса о несправедливостях, как-то связанных с манхэттенской недвижимостью, за которым во всех его нюансах Максин следит с трудом. Может, и следовало бы – уберегло б от лишних хлопот на дальнейшем пробеге.

Полон борт пограничников. Со временем Максин и Редж отыскивают несколько спокойных минут на открытой палубе, наблюдая, как мимо скользит Карибия. Повсюду высятся башни грузовых контейнеров, высотой в четыре-пять слоев. Совсем как в центральных районах Куинза. Умственно еще не вполне на борту этого круиза, она ловит себя на вопросе, сколько из этих контейнеров – муляжи и какова вероятность того, что тут у нас разворачивается некое плавучее товарное мошенничество.

Она замечает, что Редж не сделал ни единой попытки запечатлеть ее саму на видеопленке.

– Вы у меня не вычислились как погрантип. Думал, вы из персонала, типа директора по общению или чего-то вроде.

Удивившись, что прошло, ох, может, час или больше с тех пор, как она в последний раз думала о ситуации с Хорстом, Максин понимает, что, вставь она хоть ноготок в эту тему, камера Реджа включится снова.

Давняя практика этих сборищ АМБОПОСОСА – посещать буквально географические пограничья, каждый год новое. Шоп-туры по торговым точкам мексиканских макиладор[8]. Потакание страсти к игре в казино у Государственной Границы в Калифорнии. Пенсильвано-голландская обжираловка вдоль Линии Мэйсона – Диксона. В этом году граница назначения – между Гаити и Доминиканской Республикой, тягостная от меланхолической кармы, что тянется еще с дней Петрушечной Резни, которая почти не проникла в буклет. «Аристид Ольт» входит в бухту Манзанильо, и все стремительно расфокусируется. Не успевает судно пришвартоваться в Пепильо-Сальседо, как пассажиры, озабоченные крупной рыбой, принимаются воодушевленно фрахтовать лодки идти за тарпоном. Другие, например Джоэл Сардель, кого недвижимость перегнала из любопытства в одержимость, вскоре уже объезжают местные агентства, и их втягивают в свои фантазии те, из чьих побуждений нельзя исключать алчность, не говоря про наеби-yanqui.

Народ на берегу разговаривает на смеси креёла и сибаэньё. В конце пирса быстро материализовались сувенирные прилавки, торговцы закусью, продающие яникекес и чимичуррос, практикователи вуду и сантерии, предлагающие чары на продажу, поставщики мамахуаны – доминиканского фирменного напитка, поступающего в гигантских стеклянных банках, и в каждой, похоже, в красном вине и роме замаринован кусок дерева. Ну а чрезграничной вишенкой на сливочном мороженом на каждую банку доминиканской мамахуаны наложено подлинное гаитянское любовное заклятие вуду.

– Вот это разговор! – восклицает Редж. Они с Максин вливаются в компашку, начавшую это пить, все передают банки по кругу и со временем оказываются за несколько миль от города в «Эль Суэньо Тропикаль»[9], полупостроенном и в настоящее время заброшенном роскошном отеле, где с воплями носятся по коридорам, раскачиваются над двором на джунглевых лианах, что укоренились где-то наверху, гоняют ящериц и фламинго, не говоря уже друг о друге, и проказничают на разлагающихся кроватях королевских габаритов.

Любовь, волнующая и новая, как пели, бывало, на «Корабле любви», Хайди угадала тютелька в тютельку, это как раз То, Что Надо, хотя в деталях потом Максин не будет так уж уверена.

Подобрав теперь пульт памяти, она жмет на ПАУЗУ, потом на СТОП, потом ВЫКЛ, улыбаясь без видимых усилий.

– Чудной круиз, Редж.

– От той публики не слыхать чего?

– Мыло время от времени прилетает, а к каждым праздникам АМБОПОСОС, конечно, домогается от меня пожертвований. – Она приглядывается к нему поверх обода кофейной чашки. – Редж, а мы с тобой не, э-э…

– Думаю, нет, я в основном был с Лептандрой из Индианополиса, а ты все время куда-то исчезала с одержимцем недвижимостью.

– Джоэл Сардель, – глазные яблоки Максин в смущении полуужаса озирают потолок.

– Я не собирался об этом заикаться, извини.

– Слыхал, у меня лицензию пытались отозвать. То был косвенно Джоэл. Который, не имея этого в виду, устроил мне такую мицву. Типа когда была СРМ[10], я была миленькой, а как СРМ-расстрига я неотразима. Для определенного сорта. Можешь вообразить, что мне к дверям приносит, ничего личного.

Немалый коммерческий довод в пользу Сертифицированного Ревизора, подавшегося в изгои, полагала она, – некое гало потускневшей нравственности, надежная готовность преступить черту закона и делиться профсекретами аудиторов и налоговиков. Максин раньше сталкивалась с сектантами, изгнанными из их сект, и потому некоторое время опасалась, что окажется в волчьих краях вот такого сорта. Но молва пошла, и вскоре в «За хвост и за шкирку» клиенты потекли пуще прежнего – больше, чем она могла бы освоить. Новые, конечно, были не так почтенны, как в ее сертифицированные деньки. Из-под обоев сочились личности с креном в темную сторону, среди них – Джоэл Сардель, которому – сама в этом убедилась – она давала слишком, как оказалось, много спуску.