Край, где живет детство - [8]

C утра на небе – ни облачка, только бездонная и необъятная синева. Сочная молодая травка, нежные листочки на берёзах, отцветающая сирень и только зацветающая жёлтая акация вдоль домов и тротуаров, воробьи на ветках деревьев и кошка, выбежавшая погулять, да так и пригревшаяся на лавочке у подъезда – всё живое нежится в ласковых лучах утреннего летнего солнышка. Воздух недвижен, и время, кажется, тоже остановилось – а куда бежать, и зачем, когда вокруг такая благодать?

Солнце поднимается всё выше, выше… Вот уж полдень – и в небе появляются первые клочковатые белые облака. Сначала они одинокие, как заблудившиеся барашки. Но с каждой минутой их становится всё больше и больше. Они разрастаются, тучнеют, теряют яркость и белизну, впитывая в себя капля за каплей утреннюю росу с полей и лугов. Темнеет, как вечером, хотя сквозь разрывы в тучах то тут, то там нет-нет, да и пробьётся одинокий солнечный луч, высвечивающий в предгрозовом сумраке то верхушку дерева, то зелёный пригорок, то белый ствол берёзы.

А ты стоишь под этой самой берёзой и переминаешься с ноги на ногу в нетерпеливом ожидании – ну когда же? И как ливанёт? Спасёт ли крона берёзы, или придётся под ливнем бежать к подъезду и укрываться под его козырьком?

Вот глухо рокотнуло где-то на горизонте. Потом – всполох молнии за рекой, над курганом и песчаным карьером, и тут же перекаты грома, от которого в животе вдруг становится нехорошо. Сейчас, уже скоро…

Первые капли – крупные, тяжёлые водяные метеориты – выбивают в песке крошечные кратеры и разбрасывают по сторонам песочные фонтанчики. Под берёзой ещё сухо – но не надолго. В одно мгновение одинокие капли превращаются в плотный поток воды, как будто кто-то открыл на полную кран небесного душа – и мир тонет в шуме летнего ливня. Асфальт весь уже мокро-чёрный, на нём разрастаются и пузырятся лужи.

Разряд молнии с жутким грохотом раскалывает небо надвое совсем близко. Теперь уж точно надо бежать к подъезду! Ты выпрыгиваешь из-под спасительной кроны берёзы и в миг промокаешь до нитки. Струи тёплого летнего дождя бьют по спине, по плечам. Но ведь это так здóрово – вымокнуть, прошлёпать босиком по лужам к подъезду и стоять там, под козырьком, наблюдая за разбушевавшейся стихией.

Ещё удар молнии, ещё один. От раскатов грома дребезжат оконные стёкла. Потоки дождевой воды стеной обрушиваются с небес, шумно несутся по водосточной канаве, подтапливая берёзки, разливаясь в озерцо там, где ты стоял всего лишь минуту назад, и торопятся дальше, вдоль огородов, вниз, к просёлку, к лесу, на встречу с речкой…

Но вот небо начинает светлеть. Туча смещается к горизонту, уходит, и ливень потихоньку ослабевает. Край тучи вдруг окрашивается золотым, а под ней в пробившихся солнечных лучах выгибается радуга-дуга, упирающаяся своим ближним концом прямо в полянку за берёзками! Конечно же, через мгновение ты уже там – бегаешь под стихающим дождём вдоль и поперёк радужной полянки по мокрой траве, прыгаешь в лужи двумя ногами, пытаясь сделать самый большой в мире «плюх», и не можешь сдержать крики восторга, так и рвущиеся из груди наружу: «Уррраааа! Лето настало! Смотрите – я на радугу забрался!»

Ближе к вечеру облака худеют, редеют и вскоре совсем растворяются в небесной лазури. Только закатное солнце добавляет в эту синь золота и бронзы, а на другой стороне небосвода проступает в густеющей синеве бледный, кажущийся прозрачным месяц… Умытый ливнем, согретый солнечным теплом, утомлённый шумом и гамом долгого летнего дня, городок медленно погружается в сон.

* * *

Первым сезоном лета оказалась игра в «ножички» – то ли оттого, что дожди хорошо напитали землю влагой, и стала она мягкой, податливой, то ли просто кому-то из ребят родители подарили новый перочинный ножик, положив начало этой «эпидемии». Теперь каждый день, чуть только заканчивался дождь, на солнечную сторону дома слетались, точно намокшие воробьи, мальчишки, и поднимался гвалт до небес – ну ни дать ни взять воробьиная стая!

– А у тебя какой ножик?

– Ты сам сначала свой покажь!

– Ага, я первый спросил.

– Ну, ладно, у меня финка – на, зацени!

– Какая ж это финка?! Обычный «самодел». То ли дело у меня – складной!

– Да ладно, у твоего складного лезвие всего-то на ладонь – до сердца даже не достанет, если им воевать придётся. А у меня зато вон насколько длиннее!

– Так воевать ещё когда придётся… Может, и никогда! А играть щас будем. Так мой легче в землю втыкать – хоть «с коленки», хоть «с погончика»…

– Эй, давайте уже играть, а то ночь наступит, пока вы тут спорите! – встрял в разговор Серёжка. – Всё равно у меня лучший нож в целом городке!

– Это ещё почему?

– По кочану да по капусте! Потому что это – настоящий офицерский кортик!

Все вокруг так и замерли с открытыми ртами, а Серёжка достал из глубокого кармана ножны из светлой дублёной кожи, щёлкнул кнопкой застёжки и бережно извлёк кортик отца. Лезвие у него было длиной аж в две ширины ладони, с очень острым концом и острой, как бритва, режущей кромкой и бороздкой по всей длине. Ручка была из светлого лакированного дерева и заканчивалась металлическим «набалдашником», а от клинка отделялась защитными скобами из полированной стали.