Краткий китайско-английский словарь любовников - [54]

Зима в Англии — такое долгое время года! На Хэкни-роуд темно, мрачно, тускло и сыро. Но не только это заставляет нас нервничать. Мы с тобой оба не из любителей праздничных застолий, а у меня к тому же здесь нет семьи. На улице мигают огни иллюминации — словно сияние непрочного счастья.

Прошел почти год. В начале в нас горел огонь страсти. Теперь чувства состарились, покрылись пеплом. Каждое утро ты идешь в магазин на углу купить газету, потом сидишь в маленьком кафе, завтракаешь и читаешь. Ты предпочитаешь завтракать где угодно, только не дома, потому что, как ты говоришь, дома невозможно расслабиться. Может быть, мне следует переехать и вернуть тебе твое личное пространство?

Вторая половина дня. Мы едем в твоем белом фургоне на юго-запад Англии, на ферму Лоуэр-Энд, туда, где ты вырос. На дороге за город пустынно, как будто никто никогда по ней не ездит. Темнеет. В воздухе серо. Во всех домах вдоль дороги горит яркий свет. Все так счастливы. Отмечают праздник в семейном кругу. Ненавижу Рождество!

Я начинаю плакать.

Ты бросаешь на меня взгляд, потом снова смотришь на дорогу. Ты знаешь, почему я плачу, и молчишь. Только мотор гудит.

— Все будет хорошо, — говоришь ты.

Но я даже не знаю, как это — «хорошо».

Перестаю плакать и немного успокаиваюсь. Еще только четыре часа, но небо за городом уже совершенно темное, идет дождь и дует пронзительный ветер. Ветер колышет траву, качает сосны, треплет листву на дубах. Должно быть, в крови англичан слишком много ветра.

Темная, грязная дорога ведет в твое детство…

Вечером ты проводишь меня по ферме, освещая дорогу факелом. Ферма большая, уходит за горизонт. Вдали видны не то овцы, не то коровы.

На ферме живут четыре старые женщины: твоя мать, бабушка и две сестры. И еще три кошки — интересно, они тоже все женского пола? Мужчин здесь нет. Одной твоей сестре сорок два года, другой — сорок восемь. Ты рассказывал мне, что они никогда не были замужем. Наверное, они привыкли к такой безмужней жизни, и мужчины им больше не нужны. Твой отец умер очень давно, дед — еще раньше. Но все женщины по-прежнему живы.

Все женщины в твоей семье — фермеры. Выглядят они так, как будто жизнь у них была нелегкой. Лица у них обветренные, а сами они простые и немного грубые, точнее, очень откровенные, все говорят напрямик. Любая мелочь вызывает у них бурную реакцию. Они задают мне вопросы:

— Чжуан? Что это за имя такое? Как оно пишется?

— Ты смотришь телевизор, Ч.?

— Ч., сколько часов лететь из Китая в Англию?

— Черт побери, целый миллиард! Неужели в твоей стране и в самом деле живет столько народу?

Они громко говорят, громко смеются, громко режут мясо на кухне. Они напоминают мне мою собственную семью и совсем не похожи на лондонцев.

На стене в гостиной висит штук двадцать золотых и серебряных медалей. Висят они под фотографиями овец и коров — победительниц каких-то фермерских соревнований. К той же стене булавками приколото несколько вырезок из местных газет с фотографиями твоих сестер, обнимающих корову-победительницу. У коровы на шее висит большая медаль. Я не понимаю смысла соревнований между коровами.

В комнате, где стоит телевизор, висят фотографии овец. У каждой овцы свое имя, и выглядят они очень непохоже друг на друга. Ту, что слева, зовут Оксфордский Холм — она похожа на большую толстую собаку с угольно-черным носом и ушами. Овцу слева зовут Дартмур, у нее спутанная кудрявая шерсть, похожая на женскую завивку. Овца в центре — Эксмурский Рог, у нее круто загнуты рога, а тело короткое, похожее на снежный ком… Фотографий людей нет. Я словно попала в овечий музей.

Захожу на кухню. Твоя мать готовит рождественский ужин. Я замечаю тарелки с изображением овец, чашки с коровами и чайник в форме маленькой козочки.

Все в доме выглядит старым, как твоя бабушка. Ей девяносто семь лет. Она живет наверху. Ты ведешь меня поздороваться с ней. Она худа и костлява и слишком стара, чтобы ходить — и говорить тоже. Похоже, она тебя не узнала.

Я пытаюсь понять этих женщин, говорящих с сильным акцентом. Дружелюбие это или грубость? Когда твоя сестра рубит мясо, от нее исходит ощущение какой-то жестокости, и мне хочется стать как можно тише и незаметнее. Может быть, это одна из причин, которые заставили тебя покинуть родные места, переехать в Лондон и не общаться с женщинами в юности?

После ужина все, усталые, идут спать. Мы спим на диване в гостиной. Полночь. Вся ферма покрыта большой-пребольшой тишиной. Ни соседей, ни паба, ни магазина, ни машин, ни поездов. До цивилизации далеко, даже дальше, чем в моем родном городе. Тихо, словно на краю мира. Время от времени где-то далеко-далеко запускают фейерверк. Но весь остальной мир заморожен, как льды Северного Ледовитого океана.

Наутро идет снег. Ферма покрывается тонким слоем снега. Надеюсь, ферма счастлива, что ей досталось снега в этот особенный день. После обильного позднего завтрака мы смотрим по телевизору речь королевы, потом прощаемся с твоей семьей и снова отправляемся в путь. Твоя мать и сестры стоят перед домом и машут нам руками. Я смотрю на них из кабины фургона, и мне становится грустно. Может быть, нам следовало остаться подольше, съесть рождественскую индейку, которую они готовят весь день. Но ты говоришь, что не можешь здесь задерживаться. Даже до вечера. И мы уезжаем из фермы Лоуэр-Энд, оставляем позади грязь, овец и зимнюю траву.