Краткая история. Монголы - [9]
Несмотря на преобладание среди монголов многоженства, женщины принимали участие во всех аспектах жизни племени, включая боевые действия [8]. Во время длительных кампаний женщины сопровождали мужей, а когда мужчины отправлялись в бой, должны были брать на себя все их обязанности. Женщины ездили на лошадях, отвечали за состояние тягловых животных и телег (часто внушительного размера) и, конечно, выполняли более традиционные женские задачи, такие как дойка, вязка и шитье, в том числе тяжелое и трудоемкое изготовление войлочных палаток. Однако доение кобыл наряду с изготовлением и ремонтом стрел, луков, седел и специальных сумок для кумыса оставались прерогативой мужчин. Вожди племен регулярно консультировались со своими женами, от которых ожидали советов и выражения собственного мнения.
Сорхахтани-беки (ум. 1252) [9], жена хана Толуя (ум. 1232), обладала большой закулисной властью и влияла на царствование своих сыновей, все четверо из которых занимали высокие должности, причем трое стали императорами. Просвещенное правление ханов Хубилая (прав. 1261–1294) и Хулагу (прав. 1258–1265) явно несет на себе отпечаток ее влияния. Когда великий хан Мункэ (прав. 1251–1259) отправлял своего брата Хулагу в Иран, он прилюдно дал ему указание слушаться главной жены: «во всех случаях совещайся и советуйся с Докуз-хатун по всем вопросам»[43]. Женщины часто обладали значительной реальной властью, о чем свидетельствуют факты регентства Дорегене-хатун (вдова великого хана Угэдэя; регентство 1241–1246) и Огул-Хаймиш (вдова великого хана Гуюка, регентство 1248–1251).
Первая жена и ее дети неизменно пользовались особым статусом. Правом наследовать Чингисхану обладали только сыновья от его главной жены Бортэ-фуджин. После смерти мужчины младший сын (в соответствии с обычаем ультимогенитуры, или минората[44]) наследовал и его жен, которые считались частью собственности. Родная мать в перечень наследуемого имущества не включалась.
Учитывая, что женщины в монгольском обществе играли далеко не подчиненную роль, представляется странным, что они сразу же после похищения могли принять роль жены похитителя и матери его детей. Нередко умыкались пожилые и замужние, и подобное могло случиться с женщиной не один раз. Дети, рожденные в таких обстоятельствах, считались полноправными детьми похитителя, как в случае с первым сыном Тэмуджина Джучи, которого Бортэ родила примерно через девять месяцев после вызволения из меркитского плена. Чингисхан заявил, что Джучи будет наделен всеми правами и статусом, которые полагаются его первенцу, и оставался вызывающе глух к шепоту и сомнениям по поводу того, кто был настоящим отцом Джучи. Иногда с женщинами обращались как с живым товаром, их продавали и покупали на рынке, но и мужчины (особенно военнопленные) также могли быть предметом торговли, удачным подарком или вознаграждением. Однако раб не обязательно оставался рабом на всю жизнь, как показывает пример Теркен-хатун, королевы Кермана (прав. 1257–1283) [10].
В нетерпимом мире Средневековья довольно резко выделялась религиозная терпимость монголов, объяснить которую можно по-разному [11]. Монголы были шаманистами, и шаманизм, пусть даже в скрытой и незаметной форме, оставался с ними до самого конца[45]. Шаманизм сам по себе являлся очень терпимой верой без догм и канонических книг. Он проповедовал уважение к объектам природы и взаимодействие с ними и легко инкорпорировал иные системы убеждений. Шаманизм был очень практичен, его заботило в первую очередь то, что происходило здесь и сейчас, а не вопросы духовного развития. Ритуалы исполнялись, чтобы привлечь успех в делах и отвратить несчастья. Молитвы возносились, дабы вылечить болезнь и обеспечить победу в войне. На обожженных овечьих лопатках искали знамения будущего, пытаясь избежать бедствий. Шаманы обеспечивали связь с миром духов и общение с предками, которых нужно было постоянно умиротворять.
Учения ислама, буддизма и христианства принадлежали другому миру, монголы не ощущали никакого конфликта при столкновении с ними, а потому исповедание этих религий не возбуждало среди них враждебности или чувства угрозы. Вместо этого они терпимо относились к другим религиям и старались примириться с их представителями, побудить их молиться за свое благополучие, поскольку видели в этом своего рода защиту от космологических угроз и стремились получить покровительство как можно большего количества богов. «Монголы верили в то, что нужно взять у неба столько гарантий, сколько возможно» [12], – по выражению Дэвида Моргана. Он приводит замечательный отрывок из книги Эдуарда Гиббона, который наделяет монголов не вполне заслуженной, вероятно, степенью просвещенности:
