Красота - страшная сила - [113]

С этим было слишком трудно смириться, и я, должно быть, опять отключилась. Когда я снова открыла глаза, в палату осмотреть меня зашла врач в светло-голубом халате. Помню, я сообщила ей, что они меня покалечили, что я передумала перед самой операцией. Но она ответила, что после анестезии пациенты часто путают реальность и сон. Сказала, что со мной все в порядке, и я могу идти домой. Я оделась и стала ждать шофера, который должен был подняться за мной и отвести к машине. Когда мы подошли к задней двери клиники, он накрыл мне голову замшевым пальто и провел сквозь толпу собравшихся папарацци. Сквозь пальто я видела вспышки фотокамер и ощущала тепло обступивших меня тел. Чьи-то руки тянулись ко мне со всех сторон, пытаясь схватить. Наконец шофер захлопнул дверь. Я сидела на холодном кожаном сиденье, а множество рук стучало в тонированные окна машины, и от этих ударов ее качало. Я легла на сиденье и уставилась в одну точку невидящим взглядом. Я даже не заинтересовалась, откуда прессе стало известно, что я была в клинике. Наверно, нас преследовали от Прим Роуз, потому что когда мы подъехали к моему дому, там собралась шумная толпа журналистов и фотографов. Совершенно оторопев от ужаса, я с трудом пробивала себе дорогу к двери. Они пихались, толкались и кричали беспрерывно: «Почему ты сделала аборт, Лора?», «Это был ребенок Рики?», «Рики известно об этом?». У меня так сильно дрожали руки, что я уронила ключ на ступеньках, и мне пришлось ползать и искать его под вспышками фотокамер. Им повезло — фотографии вышли потрясающие. Они запечатлели мое зареванное лицо и глаза, обезумевшие от ужаса. У меня был совершенно потерянный вид — я потерялась в шоу-бизнесе. Каким неуютным и пугающим теперь казался он мне.

Я ворвалась в дом и побежала наверх в мансарду, чтобы спрятаться от этого мира, оказавшегося таким жутким. Больше всего мне сейчас хотелось оказаться как можно дальше от этих палачей, шумевших на улице. Я забралась с ногами на кожаный диван. Но они продолжали стучать в окна первого этажа и выкрикивать свои вопросы. Я сидела, боясь пошевелиться. Так прошло много времени. Стемнело, потом снова наступил день. А они все шумели на улице. Телефон звонил беспрерывно. Автоответчик все время записывал сообщения. Я слышала, что звонили Натали, Фиона, мама. Они казались встревоженными. Они постоянно перезванивали, спрашивали, в порядке ли я, правда ли то, что пишут в газетах. Только я и понятия не имела, о чем писали в газетах. Уоррен спрашивал, в какую игру, черт возьми, я впуталась, и понимаю ли, насколько оскорбительны сообщения в прессе. Я ни с кем не хотела говорить и не снимала трубку.

Но все-таки я призадумалась. Мне показался очень странным тот факт, что пресса уже ждала меня у ворот клиники, когда я прилетела из Нью-Йорка. Я никому не рассказывала о своей беременности. Я даже с Натали не стала делиться этой новостью. Один Рики знал все. Рики и его люди со студии.

Снова позвонила Натали.

— Я знаю, ты дома, Лора. Сними трубку. Не знаю, что с тобой происходит, я только понимаю, что случилось что-то плохое. Помнишь, ты обещала, что придешь ко мне, если попадешь в беду. Пожалуйста, Лора! — Последовало молчание, затем она продолжала: — Хорошо, хотя бы включи телевизор. Послушай, что он говорит о тебе. А потом перезвони, пожалуйста.

Я нашла пульт, включила телевизор. И не поверила своим глазам. Возле моей двери стоял репортер с пышной прической и в нелепом костюме. Он говорил, что вот уже сутки как я не выхожу из дома и никак не ответила на обвинения, брошенные Рики в мой адрес.

Затем появилось изображение Нью-Йорка. Возле отеля стоял Рики. На лице его блестели под лучами солнца фальшивые слезинки. Вокруг собрались журналисты и фотографы с камерами.

— Не знаю, почему она так поступила со мной, — говорил Рики. — Для меня, как и для всех, явилось полной неожиданностью то, что она без моего ведома сделала аборт и погубила нашего ребенка. Мне нужно время, чтобы прийти в себя после этого. Буду вам благодарен, если вы поймете мои чувства и позволите мне пройти. Прошу больше не задавать вопросов. Спасибо.

Затем на экране снова появился мой дом.

— Вы только что видели интервью из Нью-Йорка, — вновь затараторил мерзкий репортер. — Слышали, что Рики Джонс говорит о событиях, происшедших здесь, в Лондоне? Нам не удалось услышать точку зрения Лоры Макнотон, но мистер Джонс, вне сомнения, убит тем, что произошло. А теперь вернемся в студию…

Я выключила телевизор. Сознание мое заработало. Внезапно я все поняла — истории, пикантные подробности из личной жизни, личные фотографии, таинственным образом попадавшие в прессу, — за всем этим стоял Рики. Это мог быть только он. И никто другой. И так каждый раз. Но зачем ему было причинять мне вред? И тут я вспомнила, что во мне нет ничего особенного. На самом деле речь шла не обо мне. Всегда, когда упоминали мое имя, рядом стояло имя Рики. Нередко его изображали героем — мужчина, поддержавший любимую в минуту, когда семья отвернулась от нее; парень, помогавший возлюбленной переехать в новый дом; бедный безутешный возлюбленный, потерявший так и не родившегося ребенка. Появлялась новая история, а на ее фоне поступал в продажу новый альбом, начинались новые гастроли или записывалась новая песня. Меня использовали, выжимая мою жизнь капля за каплей. И вот теперь на диване сидела моя пустая оболочка, и у меня не было сил даже пошевелиться.