— Плохи твои дела.
— Загораю.
— Что это ты тут с утра пораньше с камнем?
— Так… одному человеку помогал…
— Халтурил, значит, и машину угробил.
— Черти ее не возьмут. Заменю полуось, и забегает, как курица.
— Сам ты курица. В колхозе уборка, каждая минута дорога, а ты тут левачишь! Все только о себе! У-у, хапуга несчастный!
— Ты мне мораль не читай. Лучше техпомощь вызови.
— Была бы я на месте председателя, я бы тебе такую техпомощь оказала!
— Не болтай, езжай поскорее. Да захвати моего пассажира.
Федос только сейчас увидел какого-то маленького человека со сморщенным лицом. Человек этот сидел на обочине, на пыльной траве. Без шапки, взлохмаченный, грязный. Без пиджака.
— Слышь, прихвати, — повторил Павулин.
— Этого? Комаровского? Ни за что!
— Не дури. Свой кореш, подвезти надо. Его вчера обидели.
— Ты не знаешь, что этот «свой» вчера возле клуба выделывал… Ему пятнадцать километров присудили. Так ему и надо! Пускай пешочком теперь добирается, ножками поработает!
— Молчи ты, активистка! — послышалось с обочины. Федос увидел, как перекосилось от злобы лицо Комаровского. — Я еще до тебя доберусь!
— Не пугай, мы не из пугливых. Смотри, чтоб в другой раз туда не отвезли, откуда ни один дружок не воротит.
— Ну, ладно… — Адам поднялся, схватил булыжник и, нетвердо ступая, зашагал к бензовозу.
— Марылечка, смотри! — побледнел Федос.
Она не успела ответить.
— Адам! Ты что! Стой, говорят! — Павулин бросился наперерез Комаровскому и выхватил у него камень.
Тот посмотрел на Марылю маленькими мутными глазами и проговорил злобно:
— Ты, ты… Как тебя… не попадайся мне больше на глаза. И брату своему, гармонисту, передай: пусть не очень-то в клубе командует. А то я ему враз музыку испорчу.
Последние слова Комаровского долетели уже сквозь шум мотора. «ЗИЛ» рванул с места, выехал на асфальт и помчался по шоссе.
— Страшный Адам этот, правда, Марылечка? — Федос пододвинулся поближе к сестре.
— Тунеядец. Такие норовят за чужой счет жить, да еще всех в страхе держать. Ничего, не станет человеком — мы ему покажем.
Марыля покачала головой и поехала дальше.
Домой Марыля и Федос вернулись поздно. Сперва бензин возили в колхоз, потом еще один рейс на нефтебазу сделали. Федос так накатался, что едва переступил порог хаты. Опустился на стул, оперся о стол, подпер голову руками.
— Совсем ребенка замучила, бесстыдница! — напала на Марылю тетя Настя.
— Жив будет! — засмеялась Марыля, — Правда, Федос?
— Буду, — еле слышно отозвался Федос и через силу улыбнулся.
Дутик и Пыжик, видимо, соскучились по Федосу: только услышали его голос — и тут как тут. Енот и кот так и вертелись у ног мальчика, кот весело мурлыкал. Но усталому и сонному Федосу было не до них.
Пыжик обиделся на невнимание к своей персоне, отошел в сторону и улегся в уголке. А Дутик не хотел уходить, он все еще надеялся, что сможет расшевелить своего друга.
— Сергей и Лена сегодня в колхозе работали, — сказал Андрей. — Помогали солому скирдовать.
— Солому? — сонно переспросил Федос, словно в соломе было все дело.
Он уже полудремал. Не слышал, как его раздели и отнесли на кровать.
А ночью Федосу приснились Комаровский с Павулиным. Они стояли на дороге. В руках у Адама была полосатая палочка, как у регулировщика. Только показывал он ею не вперед по шоссе, а в кювет. Павулин хохотал и радостно потирал ладони, ожидая, что машина подчинится полосатой указке и полетит вниз с обрыва. Федос не выдержал, закричал:
— Марыля!
Но Марыля крепко держала руль, машина повиновалась ей и мчалась туда, куда вела дорога — прямая, широкая, ровная.
— Ты чего кричишь? — послышался из соседней комнаты голос сестры.
— Марылечка, а те двое не собьют нас с дороги?
— Спи спокойно, Федос, — ответила сестра. — Нас с дороги никто не собьет.
Солнце стоит высоко. Дома тетя Настя и Федос.
— Тетя Настя, а тетя Настя, можно, я к Андрею сбегаю, а?
— На бригадный двор? Сбегай, деточка.
Теперь получить разрешение стало легче, чем раньше. Тетя уже не так сильно волнуется за Федоса. Он заметно изменился: окреп, понравился, загорел, стал крепче спать, аппетит у него появился отличный.
Бригадный двор от дома недалеко — «шишкой добросишь», как любит говорить дядя Петрусь.
Обычно, пока пройдешь по длинной-предлинной улице, разных людей встретишь: и взрослых, и детей. А сейчас — ни души. Даже возле магазина никого не видно. Все на уборке. Страдная пора!
Бригадный двор — в самом конце села. Уже издалека слышны доносящиеся оттуда голоса. Но вот Федос у околицы. Он видит бригадный двор. Вот так двор! Да это ведь не двор, а площадь! И всюду — машины.
— Эй, друг, не зевай! Беги-ка поскорее вон туда! Там твои товарищи давно уже работают, — сказал колхозник, в котором Федос тотчас же узнал отца Сергея.
Не прошло и минуты, как Федос был уже рядом со своими приятелями. Сергей и Лена стояли на вершине огромного скирда и утрамбовывали ногами солому, которую вилами подавали им снизу два колхозника.
— Здравствуйте! — сказал Федос.
— Приветик! — откликнулся сверху Сергей.
— Давай к нам! — весело закричала Лена, увидев Федоса.
— Хитренькая! Как это я до вас доберусь?
— А ты зайди с другой стороны. Лестница там.
