Красный замок - [20]

– Говорят, Уотсон, что по утонувшим в нечистотах улочкам Уайтчепела неторопливо расхаживают уважаемые господа, хотя пока я видел там лишь мнимых джентльменов, донашивающих остатки прежней роскоши, подобно тому как их еще более несчастные собратья рядятся в бархатный берет.

Двухколесный экипаж оставил нас там, где указал Холмс, – на углу Фэрклоу и Бернер-стрит. Союз этих названий заставил меня, отличающегося крепким телосложением, встрепенуться, поскольку они часто мелькали в газетах посреди историй о разных злодеяниях.

– Вы подозреваете, что Потрошитель – джентльмен? – поинтересовался я тихо, чтобы меня не подслушали, и держа руки в карманах во избежание кражи.

– Я? Нет. Но сейчас эта теория популярна среди мошенников с Флит-стрит, которые выдают себя за журналистов. Недостаточно, значит, того, что смертоносный монстр выслеживает своих жертв по переулкам, – он непременно должен быть привилегированным господином, занимающим высокий пост. Если бы я получал по фартингу, Уотсон, за каждую выдуманную историю, завязанную на действиях Джека-потрошителя, я бы… пожалуй, я бы смог позволить себе табак сортом получше.

Я слегка откашлялся, вдохнув тлетворную смесь, которая наполняла искривленные полупустынные улицы вместо воздуха:

– Зачем я вам нужен?

– Вы никогда не бывали в Уайтчепеле?

– Я женатый человек, Холмс!

– Не всегда же вы были женаты, Уотсон.

– Нет, но даже раньше я ни разу не осмелился отправиться сюда. Любого разумного человека отвратит риск подхватить заразу.

– Мы ищем не разумного человека. – Холмс остановился под одним из газовых фонарей, которые по пальцам можно было пересчитать, чтобы осмотреть улицу. – Мы ведем охоту на того, кто упивается обратным. Но это не значит, что в другом месте он не может спать на шелковых простынях.

– А как насчет писем Потрошителя?

– Считаете, они от этого чудовища? Возможно. Но почему тогда они испещрены американизмами и неумелыми подражаниями произношению кокни[19]? – Он осмотрел слабо освещенную картину: вне обличающего круга газового света люди шли вразвалку, будто массовка в каком-нибудь современном представлении, изображающем урбанистический ад. – Я понимаю опиумного наркомана, Уотсон. Наркотики вызывают видения и создают иллюзии. Некоторое время боль ощущается как удовольствие. Но я не понимаю тех мужчин, которые приходят сюда в поисках именно такого обмана чувств, чтобы удовлетворить свои потребности или испытать наслаждение.

Я проследил за его взглядом, который был устремлен на идущую заплетающимся шагом женщину по другую сторону дороги.

Несчастное создание явно принадлежало к прослойке бездомных – людей с обочины, которые привыкли к жестокому обращению. Она обладала крупным телосложением, но во внешнем виде читались признаки плохого питания; лицо распухло от чрезмерного употребления алкоголя, – она напоминала женщину не больше чем подставка для дров в гостиной. На взгляд врача – ходячий комок болезней и гниения. Неудивительно, что таких женщин называют пропащими.

– Зачем утруждаться и умерщвлять подобное печальное создание? – продолжал детектив. – И все-таки мужчины водятся с ними. Вы можете это объяснить?

– Мужчины тоже зачастую бывают пьяны.

– Я искренне благодарен за то, что бокал хорошего портвейна, который я могу изредка пропустить, не ввергает меня в такое состояние.

Я указал головой на кучку оборванцев, которые стояли вдоль аллеи, облокотившись на фонарные столбы:

– Большинство из этих мужчин – грубые чернорабочие. Работа у них муторная, грязная и гнусная – таковы же их порочные желания. Но, говорю вам, Холмс, в ту же игру еженощно играют в Вест-Энде – только в более симпатичных костюмах.

– Похоже, я понимаю. Или даже могу быть уверен. Та же игра, говорите вы, Уотсон. Значит, человек с чистой игровой площадки может захотеть… испытать свои умения в… более опасном районе.

– Это правда, Холмс. Убежденный гедонист ищет эмоций в их чистой форме. Психически больной аристократ может пожелать окунуться в худшую выгребную яму города.

– Глядите, – перебил меня детектив. – То безобидное на вид обветшалое здание – опиумный притон, который… мне знаком. Ручаюсь, что все, кого можно найти внутри, потеряны для мира, Уотсон. Жизнь, протекающая на этих улицах, руководствуется другими законами. Если здесь кто-то умирает, никто не видит в этом ничего необычного. Где начало и конец Потрошителя? Я начинаю думать, что он бесконечен. Не человек, а… сама бесчеловечность.

– Как можно найти и обличить бесчеловечность, Холмс?

– Не знаю. Подозреваю, что этого еще никто никогда не делал. – Он остановился под другим фонарем, чтобы закурить трубку, и поздоровался с проходящим полисменом.

– Вы были здесь раньше! – упрекнул я друга.

– Я часто здесь бывал. Во многих обличиях, в том числе и в своем.

– Ваша личность – не костюм, Холмс.

– Разве нет? Однажды я стоял шагах в десяти от Потрошителя.

– Вы видели его? – изумился я.

– Я краем глаза заметил его тень. И пустился вслед за другой тенью, решив, что она скорее принадлежит убийце. – Он так яростно втянул воздух через глиняную трубку, что чашечка запылала ярко-красным цветом свежепролитой крови. – Я пошел по неверному пути. Я преследовал свидетеля, а не преступника. И оставил Потрошителя, позволив ему совершить свою кровавую работу.