Красный замок - [125]

Я посмотрела на карманные часы:

– Четыре тридцать, прекрасное время для визита. Девушки еще только просыпаются, чтобы пообедать и отправиться к клиентам. Персонал будет занят своими делами.

И верно, перед зданием уже стоял фургон прачечной, и работник выгружал оттуда тюки со свежим постельным бельем, как Санта-Клаус вытаскивает из саней мешки с подарками. Мы отправились по его следам и оказались в темном холле, где сидела пожилая женщина в платке, завязанном на груди, – по всей видимости, одновременно консьержка и гардеробщица. Она пробурчала что-то по-чешски.

Ирен повернулась к ней и завела беседу, перемешивая чешские, немецкие и английские слова и жестами показывая на себя и на нас с Квентином, прикладывая руки к сердцу. Наконец, когда она упомянула «мадам», старуха кивком пригласила нас войти.

Примадонна немедленно шагнула к двери, открыла ее и уставилась на темные ступени, ведущие вниз.

Женщина энергично замотала головой и указала на другую дверь. Там ступени вели вверх, и туда-то мы и отправились, хотя Ирен с сожалением оглянулась на запретную дверь, ведущую в подвальные помещения.

– Сначала информация, поиски потом, – сказала она нам. – Второй этаж. Мадам.

На втором этаже можно было продолжить подъем или войти в небольшую залу с еще одной дверью в противоположном конце. Мы подошли ко входу, и Квентин постучал.

Нам открыла большеглазая девушка лет пятнадцати, и после того, как Ирен снова произнесла ключевое слово, нас впустили внутрь. Комната была большая, но уютная, в венском стиле; там горели свечи, сверкали на люстрах гирлянды из стеклянных капель и стояла вычурная мебель немыслимой формы.

Нас встретила мадам, пухленькая и хорошенькая, лет сорока. Вьющиеся рыжеватые волосы подобно кудряшкам Купидона обрамляли ее сияющее лицо, а облачена она была в изумрудную парчу, как элегантная кушетка. Я никогда еще не видела такой приятной хозяйки дома терпимости, хотя любая из них умела изобразить благорасположение к посетителям мужского пола.

Мадам пригласила нас сесть и сама примостилась на краешке дивана. Ирен снова разыграла пантомиму о нашей пропавшей родственнице, о тревогах и нужде. Опять она говорила на трех языках, и ее по-прежнему хорошо понимали.

Через пару минут лицо мадам буквально излучало сочувствие. Через три минуты Ирен уже по-английски быстрым шепотом велела мне записывать информацию в блокнот. Квентин сидел рядом и, посматривая через плечо, читал мои заметки, кивая со скорбным выражением лица, когда Ирен бросала на него взгляды.

Примадонна открыла папку и показала портрет Джеймса Келли. Главным достоинством рисунка была его естественность: такой можно легко показать, не вызывая подозрений; он смотрелся как обычный набросок к портрету и не только позволял свидетелю опознать Келли, но и придавал достоверности нашим расспросам. Ведь человек, которого мы искали, якобы был не преступником, а потерявшимся родственником.

Как странно, подумала я, что Ирен не заказала таких же набросков Нелл и Годфри. Но потом я поняла: она не предполагала, что наших друзей могли видеть после похищения – если их, конечно, вообще похитили.

Увидев портрет, мадам кивнула и указала на экстравагантную обивку мебели. Ирен начала описывать нечто сложное, и по движениям ее рук я догадалась, что говорит она о síege d'amour принца Уэльского, на котором окончили свою жизнь две несчастные парижские проститутки.

Я посмотрела на Квентина – он, кажется, вполне разобрался, о чем идет речь, несмотря на обилие незнакомых слов. Лицо его выдавало заинтересованное любопытство, и, подозреваю, будь мы мужчинами, он мог бы порассказать нам об экзотических восточных версиях того же приспособления и даже провести интересные культурные параллели. Потрясающе, во что обычный чопорный англичанин ввязывается вдали от дома. Именно поэтому Брэм Стокер вполне годился в потенциальные Потрошители, хоть он и ирландец.

Надо признаться, что такие мысли лишь усилили мое горячее желание увидеть мир, побывать на Западе и Юге, Севере и Востоке.

Тем временем напоминающая венское пирожное мадам сочувственно кивала и разводила руки в стороны достаточно широко, чтобы продемонстрировать выдающееся во всех отношениях декольте. Я поняла, что нам дана свобода перемещения по дому, по крайней мере, пока около семи или восьми не начнут собираться клиенты.

Мы покинули комнату, улыбаясь и раскланиваясь, как гости, расходящиеся с приятного чаепития.

– Какая чудесная женщина! – воскликнула Ирен со всей искренностью, когда мы оказались в холле. – Она чрезвычайно обеспокоена убийством невинных девушек в Праге и разрешает нам задавать любые вопросы в поисках нашей пропавшей. И почему меня не удивляет, что легче найти помощь в борделе, чем во дворце?

– Невинных? – переспросила я.

– Как я поняла, она исходит из того, что заведение, которым она управляет, – нечто вроде школы для облагораживания девиц, а себя она видит воспитательницей. Якобы несколько ее «выпускниц» уже стали возлюбленными влиятельных людей города.

Я наморщила нос и лишь спустя секунду осознала, что переняла мимику Нелл:

– Не сомневаюсь, что лично тебя оскорбляет идея стать возлюбленной влиятельного человека.