«Красный террор» в России 1918 - 1923 - [85]
Долой смертную казнь!
На суд народа палачей-людоeдов!»
Нельзя молчать! Каждое слово этого воззванiя дeйствительно «бьет, как молот; гудит, как призывный набат». И тeм не менeе воззванiе Мартова «не было услышано».
Друзья покойнаго вождя русской соцiал-демократiи дают свое объясненiе этому факту: «сдавленный имперiалистической интервенцiей и блокадой, угрожаемый реставрацiонными и контр-революцiонными полчищами, рабочiй класс был парализован в своей борьбe против террористической диктатуры».
Так ли это? Не лежат ли объясненiя в иной психологической плоскости? Редакцiя «Соцiалистическаго Вeстника» вольно или невольно сдeлала большую хронологическую ошибку. Она отнесла воззванiе Мартова к осени 1918 года, а между тeм оно написано весной этого года в связи со смертным приговором, вынесенным Верховным Революцiонным Трибуналом капитану Щасному. Он был убит 28-го мая. Этой только хронологической датой и объясняется, вeроятно, то, что в своем воззванiи Мартов почти умалчивает о дeятельности чрезвычайных комиссiй.
Гдe же тогда были эти реставрацiонныя и контр-революцiонныя полчища? В чем проявлялась имперiалистическая интервенцiя и блокада? Но не в этой хронологической ошибкe сущность дeла. Было внутреннее противорeчiе между обращенным к рабочему классу пламенным призывом Мартова: «дружно и громко заявить всему мiру, что с этим террором, с варварством смертной казни без суда не имeет ничего общаго пролетарская Россiя», — и той двойственной позицiей, которую занимало в то время большинство руководителей рабочей партiи.
Нельзя клеймить «презрeнiем», призывать к активному протесту и в то же время находить нити, которыя так или иначе связывают с партiей, именуемой в воззванiи «всероссiйским палачеством». Эти нити так охарактеризовал Р. Абрамович в своем предисловiи к книгe Каутскаго «От демократiи к государственному рабству»: «Мы всe эти годы, однако, никогда не упускали из виду, что большевики „выполняют“, хотя и не марксистскими методами, историческую задачу, объективно стоящую перед русской революцiей в цeлом».
Еще ярче опредeлил эти задачи в 1921 г. Горькiй в своем письмe к рабочим Францiи по поводу голода: «по непреклонной волe исторiи русскiе рабочiе совершают соцiальный опыт»… и голод «грозит прервать этот великiй опыт»…
«Твоим именем совершают этот разврат, россiйскiй пролетарiат» — писал Мартов, бичуя в связи с дeлом Щаснаго «кровавую комедiю хладнокровнаго человeкоубiйства». «Нeт, это не суд»… И я никогда не забуду гнетущаго впечатлeнiя, которое испытал каждый из нас через два года в засeданiи того же верховнаго революцiоннаго трибунала, когда меня, брата Мартова (Цедербаума-Левицкаго), Розанова и др. судили по дeлу так называемаго «Тактическаго Центра». Многiе из нас стояли перед реальной возможностью казни и, может быть, только случай вывел нас из объятiй смерти. В один из критических моментов «комедiи суда» перед рeчью обвинителя Крыленко в президiум трибунала подается присланное на суд заявленiе центральнаго комитета меньшевиков о том, что Розанов и др. исключены из партiи за свое участiе в контр-революцiи. Заявленiе это было публично оглашено. «Соцiалисты» поспeшили перед приговором отгородиться от «контр-революцiонеров» в цeлях сохраненiя чистоты «соцiалистической» тактики.
Тe, которые творили суд, были «клятвопреступники» перед революцiей, кощунственно освящавшiе «хладнокровныя убiйства безоружных плeнников». В руки им давалось оружiе: тeх, кого вы судите, мы сами считаем предателями соцiализма. Этого момента я никогда не забуду. И не с точки зрeнiя личных переживанiй…
Гипноз от контр-революцiи, гипноз возможности реставрацiи затемнил сознанiе дeйствительности той небывалой в мiрe реакцiи, которую явил нам большевизм. Не пережитая еще в психологiи соцiалистических кругов традицiя мeшала усвоить истину, столь просто формулированную недавно Каутским: важно дeло контр-революцiонеров, а не их происхожденiе; и не все ли равно — приходят они из среды пролетарiата и его глашатаев или из среды старых собственников? Да, можно разстрeливать цeлыя «толпы буржуев» и дeлать контр-революцiонное дeло… Этой элементарной истины не могли понять, да, пожалуй, не понимают и теперь нeкоторые русскiе соцiалисты. Что же удивляться, если их протесты против террора так долго не встрeчали отклика среди соцiалистов Западной Европы или, если и встрeчали, то соотвeтствовали той половинчатой позицiи, которую занимали протестанты. Во время доклада Мартова в 1920 г. при упоминанiи о заложниках, которые разстрeливаются в «отместку за поступки отцов и мужей», собравшiеся в Галле могли кричать: «палачи, звeри»[397] и в то же время признавать, что оффицiальный протест «может быть истолкован, как сочувствiе контр-революцiонным элементам». Это одинаково будет и для британской «Labor Party» и для французской Конфедерацiи Труда… «Если нeкоторые соцiалисты остаются все же нeмыми свидeтелями этого преступленiя — писал 10-го марта 1921 г. И. Церетелли в письмe к соцiалистам по поводу завоеванiя Грузiи — то это можно было объяснить лишь двумя основанiями: не знают правды или боятся, что их протест будет истолкован, как акт вмeшательства в русскiя дeла»… Преступленiе совершилось и началась расправа. И вновь центральный комитет грузинской с.-д. партiи взывает к «совeсти мiрового пролетарiата» и просит его помощи: «Послe попранiя свободы и независимости грузинской республики теперь физически истребляют лучшiя силы грузинскаго рабочаго класса. Единственное средство спасти жизнь грузинских борцов — это вмeшательство европейскаго пролетарiата. Допустит ли пролетарiат Европы, чтобы тысячи его товарищей по классу, жертвовавших своей жизнью дeлу свободы и соцiализма, были загублены жестокими завоевателями»? Того отклика, котораго ждали и не могло быть, ибо кто, как не соцiал-демократы — и русскiе и грузинскiе, выступали перед демократiей самыми горячими пропагандистами идеи невмeшательства в перiод гражданской войны, формулы, оправдывающей то нравственное безучастiе, с которым мiр в большинствe случаев относился к извeстiям об ужасах террора. В сущности это недавно признала и редакцiя «Соцiалистическаго Вeстника», писавшая в статьe «Признанiе и террор»:
Согласно официальной версии, император Александр I умер во время путешествия по России от стремительно развивавшейся болезни. Однако если попытаться внимательно рассмотреть события в жизни императора и его взаимоотношения со своими приближенными, то картина складывается совершенно иная. В своей работе известный историк С. П. Мельгунов пытается ближе подойти к разгадке царской трагедии путем детального описания лиц Александровской эпохи — тех, с которыми он замышлял либеральные реформы, и тех, кто оказался его соратниками в период переоценки его взглядов.
Вниманию читающей публики предлагается замечательный 7-томник. Замечателен он тем, что будучи изданный товариществом Сытина к 100-летней годовщине войны 12-го года, обобщил знания отечественной исторической науки о самой драматичной из всех войн, которые Российская империя вела до сих пор. Замечателен тем, что над созданием его трудилась целая когорта известных и авторитетных историков: А. К. Дживелегов, Н. П. Михневич, В. И. Пичета, К. А. Военский и др.Том второй.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Вниманию читающей публики предлагается замечательный 7-томник. Замечателен он тем, что будучи изданный товариществом Сытина к 100-летней годовщине войны 12-го года, обобщил знания отечественной исторической науки о самой драматичной из всех войн, которые Российская империя вела до сих пор. Замечателен тем, что над созданием его трудилась целая когорта известных и авторитетных историков: А. К. Дживелегов, Н. П. Михневич, В. И. Пичета, К. А. Военский и др.Том третий.
Вниманию читающей публики предлагается замечательный 7-томник. Замечателен он тем, что будучи изданный товариществом Сытина к 100-летней годовщине войны 12-го года, обобщил знания отечественной исторической науки о самой драматичной из всех войн, которые Российская империя вела до сих пор. Замечателен тем, что над созданием его трудилась целая когорта известных и авторитетных историков: А. К. Дживелегов, Н. П. Михневич, В. И. Пичета, К. А. Военский и др.Том четвертый.
Историческое исследование известного русского историка посвящено Февральской Революции. Блестящая работа с источниками и бесценная возможность общаться с участниками исторических событий делают книгу интересной как для профессиональных историков, так и для любителей.Текст в старой орфографии по парижскому изданию 1961 годаOCR boomzoomer 2007-2008 г.
Книга Бориса Меерзона в простой и увлекательной форме знакомит читателя с религией, бытом, традициями и наиболее значимыми событиями в истории еврейского народа с древних (библейских) времен по современный период. В ней повествуется о существенном вкладе, который еврейский народ внес в развитие цивилизации, о невероятной стойкости и преданности евреев своей религии, слову Божьему; раскрываются секреты сохранения еврейской нации в период рассеяния; рассказывается о причинах враждебного отношения к евреям; описываются огромные страдания, выпавшие на долю еврейского народа в годы Холокоста. Назначение этой книги — проинформировать читателя, побудить его к размышлению, к прочтению других книг о евреях.
Название критических книг Р. Б. Гуля — «Одвуконь» — отражает тот простой и трагический факт, что после 1917 года и последовавших за ним страшных событий гражданской войны русская литература «пошла одвуконъ»: одна ее часть осталась в стране «победившего социализма», а другая оказалась выброшенной на Запад, став литературой «русского зарубежья». «Я узнал до конца, что значат слова: „гражданская война“. Это значило, что я должен убивать неких неизвестных мне русских людей: в большинстве крестьян, рабочих.
Книга французского историка Фердинанда Шаландона (1875–1921) посвящена периоду правления императора Алексея I Комнина (1081–1118), первого императора из династии Комнинов. Основанный на большом фактическом материале, этот труд до сих пор остается единственной сводной работой по начальному периоду правления Комнинов, и уже, поэтому заслуживает внимания. Будучи основателем новой династии, Алексей I дал византийской политике то направление, которое она сохраняла в продолжение всего XII века. Его царствование открыло новую эру в истории взаимоотношений между Востоком и Западом.
В монографии показана эволюция политики Византии на Ближнем Востоке в изучаемый период. Рассмотрены отношения Византии с сельджукскими эмиратами Малой Азии, с государствами крестоносцев и арабскими эмиратами Сирии, Месопотамии и Палестины. Использован большой фактический материал, извлеченный из источников как документального, так и нарративного характера.
Смута 1598–1613 гг. стала для древнерусской культуры сложным и глубинным кризисом, положившим начало «переходному» столетию. Идеи и представления, характерные для Московского государства, подверглись резкой трансформации в период «междуцарствия». Влияние Смуты прослеживается на всем протяжении XVII в. Тем не менее семиотические аспекты кризиса, необычные культурные коллизии, возникшие после смерти Федора Ивановича и прекращения династии Рюриковичей-Калитичей, редко оказывались в центре внимания историков.
В книге рассказывается об истории открытия и исследованиях одной из самых древних и загадочных культур доколумбовой Мезоамерики — ольмекской культуры. Дается характеристика наиболее крупных ольмекских центров (Сан-Лоренсо, Ла-Венты, Трес-Сапотес), рассматриваются проблемы интерпретации ольмекского искусства и религиозной системы. Автор — Табарев Андрей Владимирович — доктор исторических наук, главный научный сотрудник Института археологии и этнографии Сибирского отделения РАН. Основная сфера интересов — культуры каменного века тихоокеанского бассейна и доколумбовой Америки;.