«Красный террор» в России 1918 - 1923 - [84]

Но почему однако та политическая партiя, которая в своей политической борьбe искони шла по пути террористической борьбы, считает, что ей одной только принадлежит «право» выявлять «обще-человeческую совeсть»?

И кто дал нам право отнимать у Конради стимул того, возможно преступнаго, героизма, который влечет русскаго гражданина и патрiота на отомщенiе за тe тысячи мучеников, за тe тысячи жертв террора, кровью которых обильно орошена русская земля?

Безспорно, убiйца Воровскаго мстил не за ложные методы «проведенiя в жизнь великих лозунгов соцiализма». Но в человeческой жизни есть нечто болeе могучее, и кто дал право отнимать у Конради чувство любви к поруганной родинe, во имя которой он совершал, по его словам, свое преступленiе? Кто дал право Ф. Дану назвать Конради «ополоумeвшим мстителем за претерпeтыя личныя обиды и страданiя»?

«Мeщанская» идеологiя присяжных засeдателей швейцарскаго демократическаго суда, несмотря на всю трудность политическаго международнаго положенiя, сумeла возвыситься до пониманiя высшей объективной правды и вынести оправдательный приговор убiйцам, независимо от политических симпатiй или антипатiй судей к подсудимым.

Почему? По той самой причинe, думается, по которой берлинскiй окружный суд оправдал в 1921 году убiйцу великаго визиря Турцiи Талаат-Паши, молодого армянскаго студента, Тальирьяна, — и тогда этот приговор привeтствовался с.-р. печатью, привeтствовался и демократической печатью самой Германiи, как приговор оффицiальнаго суда, совпавшiй с правовым сознанiем народных масс.

Слишком ужасна оказалась и та дeйствительность, которая раскрылась перед глазами лозаннскаго суда: судили — во всяком случаe судьи — не «политическую тяжбу контр-революцiи и революцiи», а большевицкую дeйствительность[395] «Человeческая совeсть», заключенная в юридическiя формы, может быть, только впервые вынесла гласно свое осужденiе большевицкому террору. И это оправданiе должно служить memento mori для тeх, кто еще продолжает творить свое насилiе.

Оставим лучше в сторонe столь любимыя нeкоторыми ссылки на глас «многомиллiонных трудовых масс». Кто только на них не ссылается! Это — спекуляцiя на народное мнeнiе, как когда-то сказал Луи Блан.

Возможно, что лично я и плохой «демократ» и плохой «соцiалист», ибо по мнeнiю г. Дана,[396] всякiй демократ должен был приложить всe усилiя к тому, чтобы «именно контр-революцiя была посажена на скамью подсудимых и пригвождена к позорному столбу» — но для меня органически непонятна эта «демократическая» позицiя, и я не боюсь в таком случаe отказаться от «демократических» и «соцiалистических» предразсудков.

Я вспоминаю слова французской писательницы Odette Keun, почти коммунистки, закончившей недавно свою книгу о Россiи знаменательными строками: «я убeждаю европейскiя правительства во имя еще живущих среди этих ужасов в Россiи, при переговорах с совeтской Россiей поставить предварительное требованiе ослабить существующей режим, воплощающiй и даже превышающiй ад средневeковья». Перед моими глазами в данный момент проходит только эта дeйствительность, а не проклятое, быть может, прошлое и загадочное, скорeе сумрачное будущее.

«В такой момент молчать — заканчивается процитированное выше обращенiе к соцiалистам Европы — значит, быть может, стать попустителем новых жестокостей, новых преступленiй. Пусть же властный голос мiровой общечеловeческой совeсти остановит — пока не поздно — руку палачей, уже начавших злобно играть веревкой над головами давно и хладнокровно обреченных им жертв».

В такой момент гипноз «фашизма» может лишь ослабить наши призывы к «мiровой общечеловeческой совeсти».

Почему? (По поводу воззванiя Мартова против смертной казни.)

«Какое счастье — говорил Мирабо 27 iюня 1789 года, — что великая революцiя обойдется без злодeянiй и без слез. Исторiя слишком часто повeствовала о дeянiях хищных звeрей. Мы можем надeяться, что начнем исторiю людей».

Как ошибался Мирабо. Как ошибался Жорес, писавшiй, что слова «великаго трибуна» должны сдeлаться гуманным лозунгом для грядущей пролетарской революцiи. «Пролетарiи, помните», добавлял Жорес по другому поводу, вспоминая слова Баб?фа, «что жестокость — остаток рабства, потому что она свидeтельствует о присутствiи в нас самих варварства, присущаго угнетающему режиму!»…

Но «исторiя людей» не началась еще и в наши дни. Так остро это ощущаешь, когда вновь перечитываешь яркое воззванiе Ю. О. Мартова против смертной казни, выпущенное редакцiей «Соцiалитическаго Вeстника» отдeльным изданiем. Это — документ, написанный по истинe «кровью сердца и соком нервов». «Всю силу своего желанiя, страсти, негодованiя, бичующаго сарказма» — говорит редакцiя — Мартов бросил «в лицо палачам, чтобы остановить их преступную руку».

Хотeлось бы строка за строкой вновь повторить статью Мартова, еще раз выписать сильныя мeста, написанныя им в защиту того ученiя, которое провозгласило «братство людей в трудe высшею цeлью человeчества», и именем котораго совершается «кровавый разврат» террора в современной Россiи. Возьмем лишь послeднiя строки. Мартов кончал:

«Нельзя молчать. Во имя чести рабочаго класса, во имя чести соцiализма и революцiи, во имя долга перед родной страной, во имя долга перед Рабочим Интернацiоналом, во имя завeтов человeчности, во имя ненависти к висeлицам самодержавiя, во имя любви к тeням замученных борцов за свободу — пусть по всей Россiи прокатится могучiй клик рабочаго класса: