Красный свет - [29]

В действительности Стив излагал все это еще более длинно и путано; он вспоминал теперь, что прямо-таки вымаливал у попутчика хоть слово, хоть знак одобрения, но Хэллиген явно не слушал его. Разве что, не выпуская изо рта сигареты, лишний раз бросил: «Заткнись!»

Утром Стив дал себе слово попросить у Ненси прощения. Но, оказывается, ответствен он не только перед Ненси, а перед всем миром, воплощенным в лейтенанте с рыжеватыми вьющимися волосами, который имеет на него, Стива, свои права.

— Доехав до перекрестка, я обратился в кафетерий на углу. Хозяйка была за стойкой, она вам подтвердит.

Я первым делом спросил, не видела ли она мою жену.

— Знаю.

— Она вам сказала?

— Да.

Он никогда не предполагал, что настанет день, когда любой его поступок приобретет вдруг такое важное значение.

— А сказала она вам, что именно сообщила мне, когда ушел автобус?

— Конечно. Вы сели в машину и, по ее выражению, рванули с места как бешеный.

При этих словах лейтенант впервые слегка улыбнулся.

— Я рассчитывал догнать автобус и упросить Ненси ехать со мной.

— Догнали?

— Нет.

— Ас какой скоростью шли?

— Иногда превышал семьдесят. Удивляюсь, как меня не оштрафовали.

— Просто чудо, что вы не попали в аварию.

— Да, — признал, понурившись, Стив.

— Чем вы объясните, что на такой скорости не догнали автобус, который делает максимум пятьдесят миль в час?

— Заблудился.

— Вы знали, куда ехали?

— Нет. До этого, вечером, когда жена еще была со мной, я свернул не на ту дорогу, но затем мы выбрались на магистраль. Оставшись один, я стал кружить.

— Без остановок?

Что делать? Наступила минута, которой он опасался с тех самых пор, как раскрыл глаза в машине на краю сосняка. Утром, сам не зная почему, он решил, что ничего не скажет. Разумеется, стыдился признаться Ненси в своих отношениях с Хэллигеном. Хотел также избежать длительного допроса в полиции.

Хочешь не хочешь, он подвергался этому допросу уже около часа и, недоумевая, как его угораздило попасть в зубья полицейской машины, мысленно вновь представлял себе, как еще довольно беззаботно — недаром же он успел тогда разглядеть фотографии пожилых господ — вошел вслед за лейтенантом в зал с длинным столом.

В тот момент он предполагал, что все сведется к формальностям. Поэтому вначале говорил больше, чем его спрашивали. Теперь он казался себе затравленным зверем. Дело шло уже не о Ненси, не о Хэллигене, а о нем самом, и он вряд ли удивился бы, если бы ему сказали, что на ставке его жизнь.

Тридцать два, почти тридцать три года Стив был порядочным человеком, ни разу не покинувшим привычной колеи, о которой так неистово разглагольствовал ночью: послушный сын, хороший ученик, служащий, муж, глава семьи, домовладелец в Лонг-Айленде, он никогда не нарушал закон, никогда не представал перед судом и каждое воскресенье отправлялся утром с семьей в церковь. Счастливый человек, он обладал всем необходимым.

Откуда же вылезало все то, о чем он так пылко рассуждал после лишнего стаканчика, начиная нападать сперва на Ненси, потом на общество в целом? Ему было просто необходимо выплеснуться. Этот бунт неизбежно возобновлялся и всякий раз протекал одним и тем же образом.

Но ведь если он действительно верит в то, что говорил, если это составляет суть его личности, его характера, то разве не продолжал бы он мыслить точно так же, проснувшись на другой день?

На другой день, однако, первым его чувством неизменно был стыд, сопровождаемый смутным страхом, словно он сознавал, что проявил неуважение к кому-то или чему-то, прежде всего к Ненси, у которой просил прощения, а также к обществу, силе более неопределенной, но способной призвать его к ответу.

Вот этого ответа от него сейчас и требовали. Его еще не обвиняли. Лейтенант ни в чем его не упрекал — лишь задавал вопросы и записывал ответы, что, с точки зрения полиции, оказывает гораздо более устрашающее действие; потому-то он и не сказал ни слова, бросив вещи Ненси на стол.

Что мешало Стиву чистосердечно признаться во всем, не дожидаясь, пока его заставят?

На этот вопрос он не осмеливался ответить. К тому же все теперь запуталось. Не будет ли подлостью и трусостью выдать Хэллигена после всего, что произошло между ними нынче ночью?

Стив все больше убеждался, что стал его сообщником.

Так гласит закон. Он не только не попытался задержать Сида, но даже помог ему скрыться, и сделал это не под дулом пистолета.

Не следует, правда, забывать, что это была его ночь!

Утром, обзванивая гостиницы, больницы, полицию, он ни словом не упомянул о беглеце из Синг-Синга.

У него оставалось несколько секунд для выбора. Лейтенант не торопил его, ждал подчеркнуто терпеливо.

Какой он задал последний вопрос?

— Без остановок?

— Нет, я сделал еще одну.

— Помните, где?

Стив молчал, не сводя глаз с золотистых бликов на столе: он был уверен, что лейтенант обдумывает причину его молчания.

— В баре типа бревенчатой хижины.

Марри не отставал:

— Где?

— Не доезжая Провиденса. Рядом с гостиницей.

Почему он почувствовал, что атмосфера разрядилась?

Чем его ответ мог помочь лейтенанту, который внезапно посмотрел на него глазами не чиновника при исполнении служебных обязанностей, а — как показалось Стиву — просто человека?