Красный сокол - [48]

Немцы посовещались между собой и сказали, что для этого требуется разрешение главного инженера. Полковник Галланд вскользь заметил, что ему нужно засвидетельствовать свое почтение владельцу завода, чтобы утрясти некоторые формальности относительно пребывания гостя в частном владении.

— Рад буду поужинать с мистером Иваном в заводском кафе, — откланялся барон.

Прошло полчаса, прежде чем был разыскан главный инженер и получено согласие на изучение приборов внутри кабины самолета. Покрутив рычаги управления, пощупав руками каждый винтик и отжав несколько раз педали ногами, Иван осветился улыбкой. Механик во время этого ознакомления стоял внизу, изредка перебрасываясь с переводчиком двумя-тремя фразами.

— Аллее гут! Зер гут! — по-немецки зачирикал довольный практикант, открывая фонарь. — А можно попробовать мотор на холостом ходу? — уже по-русски обратился к механику молодой человек, явно исчерпавший запас знаний немецкого языка.

— Найн! Уммёглик! — Нет! Невозможно! — испуганно замахал руками механик. — Для этого нужно письменное разрешение главного инженера и вывести самолет на летное поле.

— Бюрократы! Мать вашу за ногу! — чисто по-русски выразил сожаление несостоявшийся испытатель мотора, покидая кабину.

Вместе с переводчиком и механиком составили заявку на апробирование в полевых условиях мотора любого самолета конструкции Мессершмитта.

К вечеру появился Галланд, переодетый в черный смокинг и ослепительно белую рубашку с блистающим Железным крестом с бриллиантами под кадыком вместо бабочки. Поинтересовался успехами гостя. Узнав, что из-за немецкой педантичности мотор не удалось прослушать даже на месте, в ангаре, полковник пообещал посодействовать о сокращении некоторых формальностей в стажировке русских летчиков.

— А каков срок обучения? — полюбопытствовал Иван.

— Для переквалификации — три месяца, — последовал ответ.

— О нет! Так не пойдет! Факт. У нас программа рассчитана на месяц. Ферштеен? С облетом всех типов самолетов. Понимаете? С такими условиями работы мне тут делать нечего. Законно. Я звоню руководителю делегации и завтра уезжаю, — убежденно зачастил ретивый летчик, вышагивая рядом с разноглазым собеседником в смокинге по пути в заводское кафе, чтобы поужинать за счет фирмы.

— Ха-ха-ха! То же самое говорят ваши камарада, — рассмеялся таинственный покровитель русского авиатора.

Впрочем таинственным он оставался чисто формально. Одноглазый прекрасно сознавал, что русские раскусили его при первой встрече. Слишком популярным и приметным был летчик, потерявший глаз при испытании самолета. Да и Железный крест с бриллиантами за Испанию прославил его на всю Европу. Но Иван Евграфович не подавал виду, что знает Галланда по Испании. Во-первых, раскрывать себя, откровенничать с кем бы то ни было, тем более с потенциальным врагом, запрещала инструкция, полученная при отъезде на Лубянке; во-вторых, жить и работать секретно, иногда под чужим именем за рубежом, вошло в привычку, стало, как говорят, второй натурой.

Противно, конечно, скрывать свое истинное «я», фальшивить с интересным собеседником, но что поделаешь. Се ля ви — говорят французы. Такова жизнь. Ведь и Галланд тоже наверняка знает о нем многое, но делает вид, что не знает ничего. Почему и он кривит душой? Сколько это может продолжаться? Хорошо бы выведать у него тайны мадридского двора.

Ужин трезвенников не развязал язык ни тому, ни другому.

На следующий день выяснилось, что мотор можно прослушать только на месте под непосредственным руководством механика. Картина обучения напомнила Федорову первые дни постижения искусства летать в Луганском аэроклубе. Он сидел в кабине с открытым фонарем, а механик стоял рядом на крыле и через борт тыкал рукой, какую кнопку нажимать, чтобы запустить мотор, как рычажок двигать, чтобы увеличить подачу газа, уменьшить обороты пропеллера, перекрыть горючее. Прямо как первокласснику за партой, выводящему прописную букву. Смешно и оскорбительно для летчика экстра-класса. И это еще не всё! Чтобы сделать «пробежку» по полю, необходимо сдать экзамены по теории и материальной части. Ужас!

В полдень вновь появился Галланд, и Иван взмолился:

— Господин полковник, помогите приступить к полетам! Вы друзья нам или враги? — сгоряча ляпнул раздосадованный стажер берлинского Центра. И полковник просиял:

— Фройндшафт! Фройндшафт иммер гут! Я мог бы с вами полетать, но мне запрещают. На это есть инструкторы. Я поговорю с директором завода. Он даст указание принять экзамены экстерном. Идет?

— Гут. Зер гут! Данке шен, — благодарил своего случайно появившегося покровителя обрадованный Федоров и в знак признательности протянул руку для пожатия. — Камарада Дьябло Рохо.

На что кавалер Железного креста с бриллиантами многозначительно кивнул головой, панибратски тыча пальцем в грудь:

— Где твой Звезда, Женья?

Федоров понял, что герр полковник знает о нем больше, чем он сам о себе. Даже о том, что близкие друзья прозвали его Женей в память о погибшем товарище, тоже летчике-испытателе. Федоров своей внешностью и непринужденным обращением здорово напоминал им Евгения Уляхина. Вечером Иван Евграфович доложил своему руководителю, что экзамены по теории и матчасти самолета он сдал на «четверку». Завтра приступает к стажировке.