Красный сокол - [50]

Шрифт
Интервал

— Не курю. С детства. Когда решил стать летчиком, — жестко ответил, как отрубил, замкнувшийся испытатель.

— Не серчай. Я ведь по-доброму хотел предостеречь… — захлопнул портсигар генерал.

— А ребята как? — пошел на попятную от скользкой темы подопечный, пользующийся покровительством немецкого полковника.

— Подбираются к стажировке, а надо закругляться. Уезжать. Время сокращается не по дням, а по часам.

— Я могу помочь. Меня допустили к самостоятельным полетам. Факт. С кого начинать? С какой марки?

— Допустим, допустим. Им Мессершмитт не указ. Предположим, Супрун выйдет напрямую завтра. У него там давние связи. Правда, время другое. Хейнкель играет под дудочку Люфтваффе.

— Я думаю, главное им нужен договор о возмещении ущерба в случае… поломок, товарищ генерал, — запнулся Иван, испугавшись навязчивой фразы «гибели самолета». — Ну, страховка. Это же частное предприятие. Оно удавится за копейку.

— Если все самолеты страховать, это нам, знаешь, в какую копеечку влетит? Без поломок? Сегодня же поговорю с послом о гарантиях возмещения ущерба в случае… аварий, — в свою очередь спохватился смутившийся генерал. — А ты с утра поезжай к Петру Михайловичу: авось пригодишься. Вот представление на пропуск в научно-испытательный Центр Люфтваффе. У него же позондируй о ночлеге. Спокойной ночи, герой, — попрощался шеф.

Главное здание испытательного Центра Люфтваффе больше походило на элитную казарму, чем на помпезный дворец царя воздушных владений, неимоверно раздутых за последние годы — от берегов Атлантики до окраин Черного моря.

Стефановский отечески поздравил Ваню (иначе он и не называл его в приватных обстоятельствах) с блестящим завершением программы, посоветовал хорошенько познакомиться с Центром переподготовки летчиков, а сам поспешил на стажировку.

Наказ старшего товарища «хорошенько» ознакомиться с Центром молодой летчик, воодушевленный успехами, понял как прирожденный разведчик, привыкший совать свой нос куда не следует: во все дырочки и щели. Иван представился дежурному по корпусу и попросил показать библиотеку.

Научно-исследовательская литература на незнакомом языке произвела на преуспевшего испытателя точно такое же впечатление, как музыка Вагнера на глухонемого. Тогда впечатлительный исследователь искусства самолетовождения обратился с просьбой к методисту с фельдфебельскими погонами показать наглядные пособия по изучению военных самолетов. Но библиотекарь, вышколенный разговаривать на классическом языке Иоганна Гёте и Генриха Гейне, ничего не понял из его просьбы на упрощенном немецко-русском наречии с украинским уклоном.

— Нике, никс ферштеен, — разводил руками фельдфебель, тараща глаза на незнакомца с мудреным акцентом.

— Плакаты, альбом, — долбил Федоров свое, приложив трубочкой сложенные кулаки к своему глазу наподобие того, как прикладывают подзорную трубу, чтоб разглядеть под носом избушку на опушке.

— Ах, зо! Плакатэ, альбом. Битте мит цу, — поманил он пальчиком за собой странного посетителя в подсобное помещение.

Когда библиотечный работник ушел к своему барьеру, Иван принялся рассматривать наглядность, развешанную на стенах.

Затем обратил внимание на картотеку с выдвижными ящичками.

И., о счастье! В них он обнаружил слайды размером 7x7, наклеенные на картон с изображением военных машин: танков, пушек, кораблей, самолетов и краткой характеристикой на обороте. Он выбрал около трех десятков военных самолетов разной классификации, у которых темноватой краской были затушеваны места, защищенные бронёй: моторы, кабины летчика, сиденья стрелков.

Осторожно, посматривая на входную дверь, распихал их в сапоги и принялся, как ни в чем не бывало, разглядывать альбомы, мало приспособленные, к сожалению, к тому, чтобы их незаметно вынести за пределы опасной зоны.

К обеду приехал «профессор» Петров, единственный среди авиаторов, ничем не смахивающий на военного. Всех остальных, переодетых в гражданскую форму, выдавала военная выправка и строгость в обращении с окружающими. За глаза все называли его профессором, что полностью соответствовало его званию и его внешнему виду. Он показал карт-бланш за подписью трех ответственных лиц, гарантирующих оплату стоимости самолетов, разбитых советскими испытателями.

— Все! Даю «зеленый» на взлет любого самолета, какой может предоставить вам Центр, — не скрывая ликования, слегка пританцовывал генерал без каких-либо генеральских отличий.

— Иван Евграфович сегодня выходит на «дорнье». Начните с разведчика. «Фокеры», я думаю, Петр Михайлович осилит за три дня. На большее не рассчитывайте, милые. Обстановка не позволяет. Только, пожалуйста, поспешайте не спеша. Мы должны вернуться домой все на зло врагам, на радость друзьям.

Однако, несмотря на предоставленные гарантии, руководство Центра наложило запрет на самостоятельные полеты. И тут-то выяснилось, что необходимо застраховать и жизнь испытателей. Напрасно Степан Павлович, как староста группы, и «профессор» доказывали руководителям Центра, что страховать жизнь не обязательно, что это добровольное дело каждого свободного человека. При этом они ссылались на решение подобной проблемы администрацией Вилли Мессершмитта, что они, в конце концов, будут жаловаться правительству на искусственно создаваемые препоны по обмену опытом между дружественными державами. Вошедший в обширный кабинет полковник с приплюснутым больным глазом стремительно вскинул правую руку: «Хайль Гитлер!»


Рекомендуем почитать
Бакунин

Михаил Александрович Бакунин — одна из самых сложных и противоречивых фигур русского и европейского революционного движения…В книге представлены иллюстрации.


Временщики и фаворитки XVI, XVII и XVIII столетий. Книга III

Предлагаем третью книгу, написанную Кондратием Биркиным. В ней рассказывается о людях, волею судеб оказавшихся приближенными к царствовавшим особам русского и западноевропейских дворов XVI–XVIII веков — временщиках, фаворитах и фаворитках, во многом определявших политику государств. Эта книга — о значении любви в истории. ЛЮБОВЬ как сила слабых и слабость сильных, ЛЮБОВЬ как источник добра и вдохновения, и любовь, низводившая монархов с престола, лишавшая их человеческого достоинства, ввергавшая в безумие и позор.


Добрые люди Древней Руси

«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.


Иван Никитич Берсень-Беклемишев и Максим Грек

«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.


Оноре Габриэль Мирабо. Его жизнь и общественная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.


Антуан Лоран Лавуазье. Его жизнь и научная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад отдельной книгой в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют по сей день информационную и энергетико-психологическую ценность. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.