Красный снег - [31]

Фофа ввел конную откатку не потому, что пожалел саночников, а потому, что при этом приходилось меньше выплачивать артели за упряжку.

Кнут не нужен — Паргин присвистнул. Дубок и Керим пошли с пустой тарой по штреку. Под копытами и под ногами чавкала штыбная жижица. Темнота хлюпала капелью, ухала далекими, приглушенными голосами земли и иногда оглашалась жалобным треском стоек.

Паргин привык ко всему этому и ничего тревожного не замечал.

На погрузке его ждали.

— Давай живее! — послышалось сверху.

«Аверкий шумит», — определил по голосу Паргин.

— А ты здоров горло драть! — огрызнулся он.

— Эко неповоротливый! Раскормил коней!

— Но-но, потишей!..

Паргин неторопливо перецепил барки, чтоб тянуть после погрузки вагончики в обратную сторону.

— Пораньше в шахту убег!

— Арина ему под зад дала, не мог остановиться!

— Арина у него что дива святая — тихая!..

Паргин молча возился в темноте, закрепляя барки на крючьях. Он знал, что в шахте поговорить охота, и не сердился на Аверкия. Сидел, наверно, ждал оказии, чтоб языком поболтать.

— Что там твой татарин? — спросил Аверкий о Кериме.

— На все четыре ступает.

— За Фофой не скучает?

— Не замечал.

— А Вишняков намедни прибегал в шахту, — боится, без Фофы некому кровлей управлять.

Паргин знал об этом случае. Хотел спросить, а как же будет с печатью, но потом раздумал: кому она нужна, эта печать? Все равно сломя голову летят в шахту, будто им тут калачи приготовлены. Раньше по часу и более приходилось ждать на погрузке, а теперь успевай поворачиваться. Не помешала бы война.

— Про разведку в поселке говорят, — сообщил Паргин.

— По военной науке за разведкой — наступление.

— Умен ты, однако! — рассердился Паргин.

Он не любил, когда кто-то подтверждал его тревоги.

— Куда валишь? — выругался Паргин, заметив бестолково орудующего лопатой шахтера.

— Прошам пане, в вагончик валим!

«А, полячок!..»

— В другой вали, — сказал он потише.

Из люка, откуда сыпался уголь, послышался тревожный крик Петрова:

— Вода в лаве!

Все замолчали, прислушиваясь. Работу придется прекратить.

«Вот оно! — огорчился Паргин. — С водой в шахте воевать — потяжельше, чем с Черенковым в степи. Упусти день — и зальет шахту. Свою шахту, а не Фофину! Вишняков умен, когда ее бережет…»

8

Миха не нашел Франца в бараке и побежал к нему в мастерскую. Франц вторую неделю мастерил свой «червячный насос» для откачки воды из шахты.

Миха с большим интересом относился ко всему, что делал Франц. Последняя же его затея казалась совершенно невероятной: самому сделать насос! Миха вошел в мастерскую, стараясь не шуметь.

Франц все равно заметил его и, блестя стеклами очков, спросил:

— Получится?

— Что ж, может быть, — серьезно ответил Миха.

На нем была отцова шапка из пожелтевшей овчины. Детское лицо под великоватой ушанкой казалось еще мельче, острый подбородок клинышком, шея худая, тоненькая, светлые глаза слезились: неотрывно, не мигая, он следил за работой Франца.

— Ферштейн? — спрашивал Франц, подпиливая и подлаживая деталь к насосу.

— Ферштейн, — бормотал Миха, желая обязательно разобраться в том, как складываются детали. — А зачем новый насос, не такой, как раньше?

— О, это много надо понимайт, Миха!.. Людьи желают… как бы тебе сказать… желают луйчш. Вот, — он взял в руки молоток, — был камень, стал ферум… жейлезо. Луйчш?.. Так всегда. Фофа не думал луйчш. Фофе — качай, вода — не лей, одинаково. Фофе — капут. А нам надо луйчш.

Миха бывал с отцом в шахте. Всю дорогу, пока они шли к забою, хлюпало под ногами. И на голову лилось. Иногда приходилось брести в воде по самые коленки. Старые, худые насосики не справлялись. А от нее, говорил отец, кости ломит «от низу до верху».

— Поэтому Фофу прогнали?

— Йа, йа, надо луйчш.

Миха припомнил, как видел в окне одетого в теплый халат Фофу, — он ходил по комнате, осторожно ступая ногами в мягких войлочных чириках. Зачем ему стараться, чтоб было лучше? Ему и так тепло и не сыро. Франц это здорово понимает.

— Дай и я, — робко попросил Миха.

— Один момент! — остановил его Франц.

Он спешил со сборкой насоса. Лиликов торопил: второй западный участок заливало водой.

— Ты говори, — попросил Миху Франц, — говори, говори, а я — скорей, скорей!..

— Что говорить? — хмуро спросил Миха. — В поселке беда. Фатех-персиянин, говорят, видел конную разведку есаула Черенкова. Наступления, стало быть, надо ожидать. Черенков — собака. Этот побьет, постреляет нашего брата… А ваши как, пойдут против Черенкова?

— Йа, йа!

— А то говорили, будто сдаваться вы собираетесь…

— Но, но! Монолит! — Франц сжал пальцы в кулак.

— Так я и думал, — сказал Миха и одобрительно засопел. — Мать все молится. А отец говорит: от иконы спасения не дождешься.

— Что есть икона?

— Ну, бог, святой.

— Йа, йа, ферштейн. Гот по-немецки.

— Зачем бог? — спросил Миха о том, о чем дома боялся спрашивать.

— Бог — колоссаль, — проворчал, не оставляя работы, Франц. — Людьи знают бог и ждут помощь… Виталь, дух — понимаешь? Все может. Думай так — легче жить.

— Ладно, — сказал Миха, вздыхая. — Лишь бы матери было легче…

Они замолчали. В тишине глухо позванивали детали, прилаживаемые Францем. Уже было видно, что новый насос по размерам будет куда меньше старых. И не «стоячий», а «лежачий». Франц закладывал колесо в трубу. Это и не колесо, а скорее вал с крупной червячной нарезкой. Вал должен был вращаться и увлекать за собой массу воды, которая затем польется в трубу пошире. Миха, кажется, понимал это все. Но вот чертежи, лежащие на верстаке, были для него темнейшей и недоступной грамотой.