Красный Петушок - [39]

Таким образом, мы очутились лицом к лицу с дикой пустыней — одна женщина и трое мужчин — без съестных припасов, с единственными ресурсами — нашим умом и шпагами. Слабая надежда на то, что нам, быть может, удастся благополучно выйти из этого положения, несколько поддерживала нас.

Целый день мы с трудом двигались в джунглях по вьющимся растениям, кустарникам и валежнику, время от времени возвращаясь обратно при встрече с затопленными низменностями, отыскивая новые дороги, если старая оказывалась неудачной. Сырая земля испарялась от знойного солнца: мы были мокры от пота, истощены от трудного путешествия. Тучи насекомых не давали нам покоя. В течение всего дня мы не слышали ни одной жалобы от Марии, храбро следовавшей по моим следам: даже Мартин похвалил ее за мужество. По возможности я облегчал ей дорогу, но этот день сильно сказался на ее нежном теле. Два раза мы слышали голоса испанцев у реки, но оба раза благополучно избегали их. К заходу солнца Мартин объявил привал. Мы были на расстоянии четырех-пяти лье от форта и решили, что нам теперь нечего опасаться рыскающих по лесу испанцев.

Мы легли спать голодными, не разводя огня из боязни, что он может выдать наше местопребывание. Мы закутали Марию в ее плащ, который я нес всю дорогу, и сделали все возможное, чтобы она не так сильно чувствовала росу и ночной холод: каждый из нас по очереди стоял на страже в то время, как остальные лежали на мокрой от дождя земле — жалкие, несчастные, как бездомные собаки, временами засыпая тревожным сном и просыпаясь со страхом — не настигли ли нас враги.

Это была бесконечная тревожная ночь; в окружавших нас джунглях все время раздавались какие-то странные звуки, треск валежника, таинственные шорохи, а один раз показались блестящие золотистые глаза какого-то зверя.

Как только стало светать, мы с облегчением поднялись с нашего твердого ложа; Мария спала очень мало, каждый мускул у нее ныл от вчерашнего дня и тревожной ночи; де Меррилак был не в лучшем состоянии; я же чувствовал себя хорошо, поскольку так же, как и Мартин, привык к подобного рода путешествиям. Тем не менее, мне кажется, что во всем мире нельзя было найти людей, которые были бы в таком беспомощном, отчаянном положении, как мы с нежной, хрупкой женщиной среди нас.

Завтрак наш состоял из немногих ягод, которые нам удалось найти, — довольно скудная пища для тех, кому предстоял день ходьбы. Я выразил опасение, что Мария не в состоянии будет идти дальше, однако она запротестовала.

— Давайте, Блэз, поищем лодку, — сказал Мартин. — Может быть, нам удастся найти каноэ крейков, спрятанное где-нибудь здесь вблизи. Мсье де Меррилак останется здесь с мадемуазель Марией. Вы ищите вдоль маленьких речек, где дикари обыкновенно прячут свои лодки, а я буду держаться большой реки. Вы, мсье де Меррилак, оставайтесь на этом самом месте — оно безопасно и хорошо скрыто со стороны реки. Здесь мы вас будем искать по возвращении.

Де Меррилак выразил желание сделать все, что он сумеет для общего благополучия, но Мартин не изменил своих распоряжений. Когда все было условленно, мы отправились вместе, а затем разошлись в разные стороны. Некоторое время я следовал по поворотам и изгибам многочисленных речонок, но безуспешно; затем широкими шагами направился назад к месту, где остались Мария и де Меррилак. Мартина я не видел и надеялся, что он возвратился раньше меня с хорошими вестями. Больше по привычке, чем намеренно, я приближался к поляне с той осторожностью, какую я приобрел за время проживания в пустыне, где опасность подстерегает из-за каждого куста и за каждым деревом. Когда я посмотрел на поляну, сердце мое замерло.

Придя в себя, я заметил, что земля на ней разрыта и растоптана, как будто здесь происходила жестокая борьба. Я стал разыскивать какие-нибудь признаки, могущие мне объяснить отсутствие моих товарищей по несчастью, и вскоре же заметил тусклый блеск металла в кустарнике и в некотором отдалении и темную, скорченную, неподвижную фигуру. Забыв об осторожности, я поспешил туда и уже через секунду стоял у неподвижного тела Роже де Меррилака. Я опустился на колени и стал бешено трясти его, как бы желая вытрясти из его неподвижных губ что-нибудь о Марии. Весь в ранах, окровавленный с головы до ног, он не подавал признаков жизни. Я понял, что он храбро умер в неравной борьбе.

Я побежал к пруду, который, как я припомнил, находился недалеко между деревьями, и принес воды, сколько мог зачерпнуть руками. Когда я плеснул ему воду в лицо, он открыл глаза и печально посмотрел на меня.

— Это был Мишель Берр… жирный Мишель… со своими испанцами, — приподнявшись, зашептал он дрожащим голосом, который я вначале едва мог расслышать, — это он так постарался. Он схватил Марию… она убегала… бедная, трепещущая птичка… но они поймали ее… — его голос усилился: — Эти собаки!

— Куда они ушли? — спросил я резко. Он слабо покачал головой.

— Мишель Берр… этот подлый предатель… он обещал Марию мне… за помощь против вас… Я не хотел ей зла, Брео… Это он — жирный Мишель… привел испанцев в форт. — Он с трудом перевел дыхание и вынужден был остановиться, чтобы отдохнуть. — О, простите меня, Брео… я умираю и не хотел бы, чтобы вы меня ненавидели. Я с ума сошел от любви… ревновал ее к вам… О, да, она любит вас… она сказала мне об этом сегодня.