Красный нуар Голливуда. Часть I. Голливудский обком - [27]

Убытки RKO в 1932-м достигли 11 миллионов, Paramount – 70 миллионов. Эта компания, контролировавшая рекордное количество залов – 1 200 в США, 230 в Канаде, – пострадала сильнее прочих и была вынуждена объявить о банкротстве. Малые студии – Tiffany, Sono Art-World Wide, Invincible – кризис просто не пережили.

Оглушительней всего было крушение империи Уильяма Фокса, задавшегося целью подчинить себе весь Голливуд. Его доходы в 1929-м достигали 9,5 миллионов. Запутавшись в двойной бухгалтерии, он сам нанес себе смертельный удар, введя в 1931-м в правление студии представителей Chase National Bank, не видевших разницы между кинопроизводством и биржевыми спекуляциями. В начале 1933-го банкиры оставили Фокса наедине с убытками, а Луис Б. Майер и его зам Ирвинг Тальберг, возмущенные попыткой Фокса захватить MGM, объявили ему судебную войну. Обвиненный в нарушении антимонопольного законодательства, разоренный и не оправившийся после тяжелой автомобильной катастрофы Фокс будет в 1936-м еще и приговорен к шести месяцам тюрьмы. Обломки Fox Film Corporation в 1935-м сольются с Twentieth Century Pictures, созданной Дэррилом Зануком, в 20th Century Fox Film Corporation, которую мы будем для простоты именовать в будущем просто Fox.

Выжившие студии черной завистью завидовали Майеру, самому высокооплачиваемому менеджеру США: в аферы с акциями он не ввязывался и в 1932–1933 годах получил прибыль в миллион. Гроши, конечно – а в первом квартале следующего сезона прибыль MGM упадет до 94 тысяч, – но конкуренты забыли само слово «прибыль».

Вот и 8 марта 1933-го – в день выплаты зарплат (пятый день президентства ФДР) – выкрутилась лишь MGM. Майер продал доходные боны казначейства: наличку доставили с Восточного побережья спецавиарейсом. Правда, от переживаний Тальберг свалился с инфарктом – газеты сообщили об инфлюэнце.

Universal в тот же день аннулировала контракты сотрудников, Fox просто не выплатила зарплаты. Каждый день «каникул» приносил Голливуду миллионный убыток. 9 марта студии созвали общие собрания сотрудников и объявили о временном понижении зарплат вдвое.

* * *

Луис Б. Майер отличался не только страстью к театральным эффектам, но и даром «умирать» в роли.

Отчаявшись объяснить Дженет Макдональд, как исполнить трогательную песню, он рухнул на колени и, заливаясь слезами, спел любимый псалом. Это не городская голливудская легенда, а невероятная голливудская правда. И вот ее подтверждение.

Уже в середине 1940-х Дассен, начинающий режиссер, объявил «персональную забастовку», когда Майер отказался расторгнуть с ним контракт. Дассен снял домик на побережье океана и заперся там, обложившись книгами. Майер продолжал высылать чеки его агенту, спокойно ожидая капитуляции мятежника.

Через год Дассен не выдержал. В честь возвращения «блудного сына» Майер собрал в своем кабинете весь совет директоров. Он действительно заплакал. И, «распустив сопли», завел длинную историю о жеребце, которого купил за немыслимые деньги, буквально влюбившись в него. Жеребец выигрывал все скачки, а потом словно разучился скакать. В чем дело, догадался берейтор.

«Этот жеребец отрастил самые большие яйца, которые я когда-либо видел. И, когда он пробегал восьмую часть мили, они так больно бились о него, что ему приходилось остановиться».

Тут Л. Б. сделал паузу. Оглядел весь синклит. Взглянул на меня: «Так что, сынок, я его кастрировал. И теперь он снова выигрывает все скачки».

Я оправился от шока и спокойно сказал: «Только не мои яйца, ты, сукин сын».

И он завопил: «Пошел вон, красная дрянь!» – Дассен.

Майер был дьяволом во плоти. Не просто злым, а самым злым человеком, с которым я имела дело. – Хэлен Хейс.

Майер мог убедить слона в том, что тот – кенгуру. – Джозеф фон Штернберг.

Луис был политиканом, манипулятором и оппортунистом, о котором можно было бы сказать, что он следует заветам Макиавелли, если бы он умел читать. – Бенджамин Шульберг.

Майер был романтиком ‹…› он был игроком и любил дело, которым занимался. Да, просто любил свое дело. Над ним посмеивались, сочиняли про него смешные байки, но он любил кинобизнес. ‹…› Он был неистовым. Он был романтиком. Он верил. – Кэтрин Хепберн.

Он считал, что вправе спросить меня, не лесбиянка ли я; не велел мне выходить за мужчину, за которого я собиралась выйти, – я должна выйти за мужчину, который нравится ему; говорил, что я не должна заводить ребенка. – Кэрин Морли.

Майер был моим отцом, моим отцом-исповедником, лучшим другом в моей жизни. – Кроуфорд.

Собрание в просмотровом зале MGM было самым талантливым и самым провальным перформансом Майера. Он в первый и последний раз заставил ждать себя целых двадцать минут. В первый и последний раз появился на людях тщательно небритым, с покрасневшими от слез глазами.

«Друзья мои…» – его голос перехватило от волнения. «Друзья…» Майер умоляюще воздел руки. «С болью в душе… Единственное спасение для студии… Мы должны урезать наши зарплаты…»

«Мы…», «наши…»

Тревожную паузу нарушил актер Лайонел Бэрримор: «Л. Б., не бойся, мы с тобой!»

Сценарист Эрнст Вайда – паршивая, начитанная овца – не сумел испортить эффект, достигнутый Майером, поинтересовавшись: «Я тут видел статистику, мистер Майер. Я знаю, что наши фильмы хорошо идут. Может быть, другим кампаниям стоит пойти на такие меры, но не нашей».