Красный лорд. Невероятная судьба революционера, замнаркома, флотоводца, редактора, писателя, дипломата и невозвращенца Фёдора Фёдоровича Раскольникова - [6]

Кстати, об этих убийствах. Буржуазные газеты с бешеным ожесточением приписывали расстрелы кронштадтских офицеров нашей партии, в частности, возлагали ответственность на меня. Но я приехал в Кронштадт уже после того, как закончилась полоса стихийных расправ. Что касается нашей партии, то она, едва лишь овладев кронштадтскими массами, немедленно повела энергичную борьбу с самосудами.

Расстрелы офицеров, происходившие в первых числах марта, носили абсолютно стихийный характер, и к ним наша партия ни с какой стороны не причастна.

Но когда впоследствии, находясь в Кронштадте, я пытался выяснить происхождение и природу этих так называемых „эксцессов“, вызвавших всеобщее возмущение буржуазии наряду с полным равнодушием рабочего класса, то я пришёл к определённому выводу, что эти расстрелы совершенно не вылились в форму „погрома“ и поголовного истребления офицерства, как пыталась изобразить дело буржуазия. Матросы, солдаты и рабочие Кронштадта, вырвавшись на простор, мстили за свои вековые унижения и обиды. Но достойно удивления, что это никем не руководимое движение с поразительной меткостью наносило свои удары. От стихийного гнева толпы пострадали только те офицеры, которые прославились наиболее зверским и несправедливым обращением с подчинёнными им матросско-солдатскими массами…

В первый же день революции был убит адмирал Вирен, стяжавший себе во всём флоте репутацию человека-зверя… Вся его система была построена на суровых репрессиях и на издевательстве над человеческой личностью солдата и матроса. Неудивительно, что всеобщая ненависть, которую он посеял, прорвалась при первом же удобном случае.

Не менее грубым и бесчеловечным начальником слыл во всём Кронштадте и даже далеко за его пределами командир 1-го Балтийского флотского экипажа полковник Стронский. На Вирена и Стронского в первую голову и обрушился гнев революционной толпы. Их участь разделили приспешники этих старорежимных сатрапов, которые, подлаживаясь к господствовавшему курсу, осуществляли политику палки и кнута. Справедливые и гуманные начальники оказались не только пощажены, но в знак особенного доверия были выбраны даже на высшие командные посты…»

По официальным сведениям, как сообщил Раскольников, всего было убито 36 морских и сухопутных офицеров. Другие были арестованы и отправлены в следственную тюрьму. В эту категорию вошли те офицеры, которые были известны своим не в меру суровым отношением к команде или были замечены в недобросовестном отношении к казённым деньгам.

Весь день 1 марта по улицам ходили процессии, весь день производились аресты сторонников старого режима. А с 15 марта стала выходить ежедневная большевистская газета «Голос правды».

Дело выпуска газеты для Раскольникова было давно знакомым, и он с удовольствием отдался ему, в короткий срок создав чрезвычайно популярное издание, пользовавшееся неизменным спросом не только в Кронштадте, но и Петрограде, Гельсингфорсе, Выборге, Ревеле и других близлежащих городах. Многие материалы в этой газете были написаны его рукой — и передовые, и фельетоны, и исторические статьи, и заметки из местной жизни. Матросы и солдаты с удовольствием читали их, пересказывали, рекомендовали другим. Казалось, судьба и в новых обстоятельствах предопределила ему быть профессионалом-газетчиком. Но случилось так, что как раз в Кронштадте появилось и быстро развилось то качество натуры, о котором, возможно, он и сам раньше не подозревал, — оказалось, что Раскольников умеет находить и налаживать самые тесные контакты с массами на митингах и собраниях, проходивших в ту пору чуть ли не ежедневно. При этом он почти всегда умел убедить солдат и матросов в правоте своих слов и повести их за собой. Словом, у него проявилось незаурядное ораторское дарование, а это имело в тех условиях огромное значение: кто только не пытался завладеть вниманием кронштадтцев, увлечь их своими лозунгами и призывами! Лучшие ораторы от различных партий приезжали сюда, пытаясь обратить обитателей Кронштадта в свою «веру». Но — не получалось! Не помогали ни увещевания, ни угрозы. Кронштадт, вырвавшийся в дни февральской революции из оков палочной дисциплины, унизительной муштры и изощрённой системы наказаний, переживал период «митинговой демократии», и часто стихия выплёскивалась через край, не считаясь с доводами разума. В этих условиях особенно нужны были люди, чьё слово воспринималось с доверием.

И мичман Раскольников в этой ситуации пришёлся как нельзя кстати. Он знал матросский жаргон, сидел в тюрьме, побывал в ссылке, был исступлён, ярок и неистов — короче говоря, он стал самым популярным оратором и любимцем кронштадтской братвы.

Именно тогда Фёдор сыграл выпавшую на его долю немалую роль и чрезвычайно помог большевикам в сближении с кронштадтцами, так как, благодаря ему, кронштадтские матросы перешли на сторону большевиков. Раскольников, как оказалось, был не только опытным редактором газеты и агитатором, но ещё и прекрасным оратором, страстным и убеждённым, и, кроме того, замечательным организатором, — а эти два качества редко встречаются у одного и того же человека. Поэтому Фёдора и ввели в состав Кронштадтского комитета большевиков, а в Совете избрали товарищем председателя.