Красный и белый террор в России. 1918–1922 гг. - [21]

. 12 июня 1918 г. московский комитет партии левых эсеров протестовал против массовых смертных приговоров, выносимых ЧК, и предлагал левым эсерам из таких комиссий выйти[150]. Александрович и многие другие остались. На заседании V Всероссийского съезда Советов (5 июля 1918 г.) М. Спиридонова возражала против судебных решений о смертной казни, что вызвало реплику Свердлова: «…в российской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией… принимают равное участие во всех работах, в том числе и в расстрелах, проводимых комиссией, и левые эсеры, и большевики, и по отношению к этим расстрелам у нас как будто никаких разногласий нет. Но левые эсеры заявляют, что они — против смертной казни. Тут нужно сделать корректив: они против смертной казни по суду, но смертная казнь без суда ими допускается. Для нас… такое положение является совершенно непонятным, оно нам кажется совершенно нелогичным»[151]. Позже, когда левые эсеры стали преследоваться ЧК, они выступили за отмену смертной казни и упразднение чекистских организаций.

После постановления Совнаркома о введении красного террора резко стало увеличиваться число коммунистов в ЧК, они должны были проводить в жизнь карательную политику РКП(б), следуя указанию Ленина, что без ЧК власть трудящихся (точнее, правящей партийной элиты) существовать не может[152]. Проведение террора на местах инициировалось, обстановка искусственно нагнеталась. Это наглядно подтверждают действия в Казани председателя ЧК Восточного фронта республики Лациса. Прибыв в Казань 10 сентября 1918 г., после изгнания из города защитников Учредительного собрания, он не спешил с проведением карательных акций, полагая, что наиболее активные противники большевиков бежали. Но 11 сентября 1918 г. в «Правде» появляется статья Н. Осинского в защиту недавно принятого декрета о красном терроре с призывом: «От диктатуры пролетариата над буржуазией мы перейдем к красному террору — системе уничтожения буржуазии как класса…». 22 сентября 1918 г. в «Еженедельнике чрезвычайных комиссий по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией» появился приказ наркома внутренних дел Г. И. Петровского, в котором содержался призыв к проведению массового террора. Нарком предлагал: «Все известные местным советам правые эсеры должны быть немедленно арестованы. Из буржуазии и офицерства должны быть взяты значительные количества заложников. При малейшей попытке сопротивления или малейшем движении в белогвардейской среде должен применяться безоговорочно массовый расстрел. Местные губисполкомы должны проявлять в этом отношении особую инициативу»[153].

Казанский комитет РКП(б), реагируя на московские указания, предложил ответственному организатору комитета Е. Стельмаху 28 сентября собрать фактический материал, «доказывающий, что красный террор недостаточно энергично проводится в жизнь», вызвать на заседание комитета Лациса и обсудить этот вопрос[154]. И начались безудержные расстрелы…

Сначала красный террор заполыхал в столицах. Из убийства Урицкого и ранения Ленина большевики выжали максимум, стремясь расстрелами показать, кто есть власть в стране. Провинция вначале молчала. Но массовый террор мог основываться только на инициированном подъеме «народного гнева» за покушение на жизнь вождей. А здесь на первых порах растерялся в Казани даже Лацис. Оправился он быстро, партийные указания легко подсказали, как следует действовать, и не только ему.

1 ноября 1918 г. Лацис пытался обосновать необходимость массовой ликвидации буржуазии. Он писал, давая указания местным ЧК: «Не ищите в деле обвинительных улик о том, восстал ли он против совета оружием или словом. Первым долгом вы должны его спросить, к какому классу он принадлежит, какого он происхождения, какое у него образование и какова его профессия. Все эти вопросы должны разрешить судьбу обвиняемого. В этом смысл красного террора»[155].

Этот призыв Лациса к беспощадному классовому уничтожению врагов был не случаен, как и требование коммунистов и чекистов Нолинского уезда Вятской губернии применять на допросах пытки, пока арестованный «все не расскажет»[156]. Это было следствием проводимой партийной политики произвола и вседозволенности. Ведь еще в июле 1918 г. петроградские газеты требовали «истреблять врагов народа», а Петросовет принял 28 августа решение: «Если хоть волосок упадет с головы наших вождей, мы уничтожим тех белогвардейцев, которые находятся в наших руках, мы истребим поголовно вождей контрреволюции»[157].

Журнальный отчет сообщал о том, как по инициативе Дзержинского было принято 5 сентября 1918 г. в Совнаркоме постановление о красном терроре. Дзержинский обосновал его нужность ситуацией, когда «обеспечение тыла путем террора является прямой необходимостью». Он предлагал для усиления ВЧК направить в комиссии «возможно большее число ответственных партийных товарищей»; врагов изолировать в концлагерях; те, кто «прикосновенен» к заговорам, мятежам и белогвардейским организациям, «подлежат расстрелу»; списки расстрелянных публиковать с «основанием применения к ним этой меры». Все положения доклада Дзержинского полностью вошли в постановление Совнаркома