Красный гаолян - [143]

Якобы он сунул ногу в печь, чтобы согреть, и держал её там, пока нога не начала потрескивать. Жена сказала, мол, подпалишь ногу, станешь хромым. Слова жены сбылись, Ли Тегуай и впрямь охромел. Старый Гэн понимал, что он-то не святой, не стоит жечь и без того больные ноги, но больные не больные, а ему надо добраться до секретаря партийной ячейки и потребовать зерно. В конечном счёте, когда огонь уже почти погас, взгляд Гэна упал на нишу в стене. Там стояла чёрная табличка. Он постучал по табличке палкой, раздался глухой стук, с таблички осыпалась пыль, обнажая прокопчённую за долгие годы древесину. Старческое сердце затрепетало от страха, он внезапно испытал боль, пронзившую его до самых костей, и охваченный этой болью кинул в очаг табличку с именем святой лисы, которой поклонялся тридцать шесть лет. Голодное пламя тут же вытянуло свои языки и принялось облизывать табличку. На поверхности проступили капли тёмно-красной жидкости, словно бы он сжигал плоть той самой красной лисицы… Она тогда без устали зализывала восемнадцать ран на его теле, ощущение от прохладного лисьего языка Гэн не забыл за столько лет. Наверняка на этом языке было чудодейственное снадобье, в этом Гэн не сомневался. После того как он вернулся в деревню, ни одна из ран не воспалилась, даже без лекарств всё само собой зажило. В те редкие случаи, когда Гэн рассказывал молодёжи об этом необычном происшествии, на лицах слушателей появлялось недоверчивое выражение. Тогда Гэн в ярости сдирал с себя одежду, чтобы показать шрамы, но слушатели не верили, даже увидев их. Он глубоко верил: если выживешь в большой беде, в дальнейшем обязательно произойдёт что-то хорошее, — но только счастье всё не приходило. А потом его взяли на государственное обеспечение, и он понял, что счастье пришло. Однако удача снова ускользнула, всем в деревне было на него плевать. Тот недоносок, который сидел в бамбуковой корзине и стругал деревянную палочку, стал секретарём местной партийной ячейки. Если бы во время Большого скачка он не загубил девять жизней, то стал бы секретарём провинциального комитета. А так этот ублюдок отменил его статус… Деревянная табличка горела медленно, будто живая лисица, кроваво-красные языки пламени нагревали котёл, и Гэн услышал бульканье закипевшей воды.

Он прохудившимся черпаком набрал горячей воды и с причмокиванием выпил. Стоило первому глотку попасть в живот, как всё тело задрожало от приятного чувства, а после второго глотка он ощутил себя святым.

Гэн выпил два черпака воды, по всему телу выступил липкий пот, оживились даже согревшиеся вши, которые просто ползали, но не кусались. Голод стал даже сильнее, но тело, казалось, набралось сил. Он опёрся на палку с набалдашником в виде головы дракона и вышел под сильный снегопад. Под ногами словно бы скрипели яшмовые стружки, а на душе сделалось светло, как в ясный день в начале осени. На улицах не было прохожих, попалась только чёрная собака с толстым слоем снега на спине. Пробежав небольшой отрезок пути, она отряхнулась, и снежинки полетели во все стороны, открывая взору её изначальное обличье, но очень быстро на хребет нападал новый снег. Вслед за собакой Гэн дошёл до дома ублюдка. Чёрные лакированный ворота были крепко закрыты. Яркие зимние цветы ниспадали со стены алыми каплями. У Гэна не было настроения любоваться цветами, он поднялся по каменным ступенькам, сделал несколько вдохов, а потом постучал кулаком по воротам. Во дворе громко залаяли собаки, но людских голосов не было слышно. Гэна охватила ярость, он навалился на чёрную лакированную створку ворот и начал палкой с головой дракона колотить по засову. Собаки во дворе завыли.

Наконец ворота открылись. Сначала наружу выскочила толстая пятнистая собака с лоснящейся шерстью и блестящими глазами. Собака бросилась на Гэна, но тот отогнал её палкой, и собака отбежала в сторону, оскалив два ряда красивых белоснежных зубов, и бешено залаяла. Следом высунулось белое лицо женщины средних лет. Она увидела Гэна Восемнадцать Ударов и доброжелательно спросила:

— Дедушка Гэн, это вы? Что-то случилось?

Гэн Восемнадцать Ударов хриплым голосом сказал:

— К секретарю пришёл.

— Он уехал на собрание коммуны, — с сочувствием сообщила женщина.

— Дай мне войти! — заревел Гэн. — Я хочу спросить, на каком основании он лишил меня обеспечения? Меня японские черти восемнадцать раз штыком пропахали, а я не умер, неужто из-за него подохну от голода?

Женщина с недоумением оправдывалась:

— Дедушка, его правда нет дома. Поехал с утра на собрание. Если вы проголодались, я вас накормлю. Ничего особенного, только лепёшки с бататом.

Гэн холодно отрезал:

— Лепёшки с бататом? Да у вас небось и собаки такое не едят!

Женщина расстроилась:

— Ну, не хотите — как хотите. Его нет дома. Он уехал на собрание в коммуну. Можете там его искать.

Она шмыгнула за ворота и с громим стуком захлопнула створку. Гэн размахнулся палкой и пару раз постучал по лакированному дереву, но тело обмякло, и он чуть было не упал. Ковыляя по улице, уже покрытой снегом глубиной в чи, старик бормотал себе под нос:

— В коммуну, значит… настучу на этого недоноска… скажу, что он угнетает честный народ, провиант мне сократил…