Красный Элвис - [49]

Сильви, как наиболее вменяемая из нас троих, успевает найти на рецепции программку фестиваля современной музыки, который вот-вот закончится, и заявляет, что мы просто должны ехать прямо сейчас — мы еще успеваем — на заключительный концерт французского оркестра, одного из лучших в своей области, то есть, по ее словам, выходит, что если бы атональная музыка делилась на лучшую и худшую, то этот оркестр был бы чемпионом, так что выбора у нас нет, надо ехать. Гашпер успевает переодеть рубашку, я успеваю поклацать пультом — порноканалов нет, — и мы снова забираемся в машину. На поворотах по полу перекатываются пустые банки из-под пива и шуршат на сквозняке путеводители. По Берлину, очевидно, можно ездить несколько дней подряд и пейзаж не будет казаться знакомым. Город так щедро заполнен строительными лесами, что можно представить, как местное население каждое утро выходит из своих домов и изумленно не узнает пейзажа, который успел измениться буквально за одну ночь. Берлин напоминает юное лицо мужского пола, некоего пэтэушника, который недавно начал курить и мастурбировать, от чего его голос испытывает ежедневные трансформации (от курения, имеется в виду), да и вообще он каждый день вытягивается на дополнительный миллиметр, вырастая из заношенной школьной формы. Я люблю города, в которых много строят. В них есть работа для всех. Даже для турок.

В буфете концертного зала алкоголь ощутимо дороже, к тому же образовывается очередь, состоящая, очевидно, из меломанов. Все же мы успеваем пропустить по пиву и, реагируя на энергичные призывы Сильви, идем искать свои места. Публика не предвещает ничего хорошего. Сцена находится внизу, посреди зала, с потолка к ней свисает несколько десятков микрофонов, как душевые краны в общей бане; Сильви говорит, что здесь очень хорошая акустика, один из лучших залов в Европе, именно здесь и надо слушать атональную музыку. И новый джаз — прибавляю я, и Сильви соглашается.

Медленно стали выходить музыканты. Кто-то в джинсах, кто-то в свитере; в спортивных костюмах не было никого, и на том спасибо. Последней вышла дирижер. Женщина. Это был хороший признак. Впереди предполагался антракт, но до этого надо было выслушать минут сорок забойного атонального саунда, Сильви действительно ориентировалась в такой музыке, она вся напряглась и выстукивала пальцами по невидимой клавиатуре. Ей проще — она пианистка. Но народ преимущественно парился, по правую сторону от меня мужик просто заснул, честное слово, во время атональных пауз его сопение рельефно проступало в общей тишине. Акустика все-таки.

Ночью мы снова оказываемся на дождливой улице. После концерта одна меломанка успевает предупредить нас, что на самом деле фестиваль еще не кончился, что последняя акция (она так и сказала — «акция») сейчас начинается в залах ожидания бывшего Гамбургского вокзала, которые теперь переделаны в большой культурный центр — захуячили туда кучу бабок, теперь забавляются там, как хотят, — поэтому, если мы настоящие меломаны, мы просто обязаны туда поехать, выбора у нас опять нет; сама она, к сожалению, поехать не может, так как у нее проблемы со сном и в это время она должна принимать снотворное — зачем-то рассказывает она, и впечатление складывается такое, что свое снотворное она уже приняла и этим не ограничилась. Вокзал находится там — показывает она рукой куда-то в дождь и машет нам на прощание той же рукой. Возможно, мы ей уже снимся.

Гашпер снова садится за руль и начинает отчаянно его выкручивать в поисках Гамбургского вокзала. Недалеко от Бранденбургских ворот, прямо под болотного цвета русским Т-34 стоит чувак с дипломатом. Гашпер притормаживает возле него и высовывается в окно. «Мен, — спрашивает, — не подскажешь, где здесь Гамбургский вокзал?» Чувак активизируется. «Вам надо завернуть за Рейхстаг, — отвечает, — проехать мимо парка, потом через мост и направо, там через две автобусных остановки надо наоборот, то есть налево, а там уже сложно, там я объяснить не могу». «Давай, поехали с нами, — предлагает Гашпер, — покажешь, а потом мы тебя привезем обратно». «Нет, не могу, — чувак прижимает к груди дипломат, — жду друга». «Он у тебя что — танкист?» — спрашивает Гашпер, видимо, чтобы поддержать разговор. Чувак озирается на размокшую дьявольскую бронемашину и счастливо смеется: «Нет, он инженер». «Супер!» — кричит Гашпер и оставляет чувака наедине с Т-34. Странный народ берлинские инженеры, думаю я, засыпая на заднем сиденье.

— Серж, вставай, — говорит мне Сильви.

— Где мы?

— На вокзале.

— На каком вокзале? — пугаюсь я.

— На Гамбургском.

— А который час?

— Первый. Пошли.

Я вылезаю наружу и послушно иду за своими друзьями. Им можно доверять, они не тусуются в полночь под советскими танками и не жрут снотворного перед концертами атональной музыки. Платформы и залы бывшего вокзала действительно переоборудованы в большой музей, мы идем длинными пустыми коридорами, которые напоминают скорее корабельные доки, в одном из них в конце стоят дежурные, вы куда, спрашивают, мы, говорим, на концерт, меломаны мы, а, ну тогда идите — безразлично пожимают плечами дежурные, демонстративно проявляя отстраненность; какие-то они неприкаянные, думаю я, наверное, и в предыдущей инкарнации были дежурными, причем на этом же самом вокзале.