Красный дым - [26]

За окном шуршал дождь, капельки извилисто стекали по стеклу; сумрак наползал из оврага, вязко, прочно обволакивал заставу, скрадывал очертания забора, наблюдательной вышки, проволочного заграждения. «Надо бы сходить домой поужинать», — подумал Трофименко, не двигаясь с места.

Он доложил по телефону в штаб отряда о точном времени завтрашних стрельб и, подперев щеку кулаком, долго сидел, размышляя о Гречаиикове. Как и с остальными подчиненными, с Гречани-ковым Сергеем он не допускал сантиментов. Служба есть служба, охрана государственной границы — занятие, чуждое чувствительности, панибратству и тому подобному баловству. Но выделял парня: прочный, основательный, порядку и дисциплине предан. Дал рекомендации, когда тот вступал в кандидаты и члены партии, выдвинул в старшины взамен уволившегося по нездоровью сверхсрочника. Мечтает о гражданском пиджаке? До гражданки ли ныне…

На квартиру Трофименко пришёл, когда дочь и сын уже спали. Кира тряхнула кудряшками, совсем не сонно сказала с кровати:

— Ваня, мне одной холодно…

К ночи дождь усилился и вовсю барабанил по крыше. Гречаников прошёлся по канцелярии — он оставался за начальника, — пробормотал:

— Ну и погодка…

Вышел во двор, проверил службу часового, вернулся в канцелярию и, пока всё было спокойно, сел писать письмо. Он писал часто — и не только отцу с матерью. Гораздо чаще некой девахе на Ставроиолыцине. Вообще-то девах у него было в избытке, но такая — одна. В бумажнике есть её фотография, сама прислала. Хотя что на карточке увидишь? Разве увидишь, что коса у неё светлая и мягкая, как лён, глаза зелёные, как майская листва, а губы сочные, яркие, как ягоды рябины, которая по осени рдеет под окошком.

Гречаников разгладил лист тетрадной бумаги, погрыз кончик ручки, окунул в чернильницу, косо вывел: «Здравствуй, моя любимая…» В каждом письме он уверял её, что любит. И тем уверял себя. Писал: отслужит — поженятся. И почти верил в это. Втайне винился: избаловали меня девки, надо прибиваться к семейному берегу.

Сергей вздохнул, посмотрел на ходики: перевалило за полночь. Дописал письмо, сложил вчетверо, заклеил конверт, но адреса вывести не успел: дежурный доложил о сигнале тревоги с границы. Гречаников вбежал в казарму, зычно крикнул:

— В ружьё!

По телефону доложил начальнику заставы, тот приказал:

— На лошадей! К месту происшествия!

Гречаников и Гороховский бросились к пирамиде, к винтовкам, затем — во двор; к конюшне.

— Живей, Феликс! — крикнул Гречаников и неуклюже прыгнул на заплясавшую лошадь.

Часовой, торопясь, распахнул ворота, и конники вымахали с заставы, поскакали вдоль границы: впереди — Гречаников, чуть сзади — Гороховский. Дождь хлестал в лицо, впитывался в одежду, тонкими струйками тек за шиворот, винтовка колотилась о спину, из-под копыт лошади вылетали ошметки грязи, а Гречаников мысленно упрашивал: «Живей, Гнедко, живей! Чтоб не опоздать, чтоб перехватить их!»

Успели! Слева чернели сопредельные холмы, справа — проволочный забор. Лучи следовых фонарей выхватили из мрака нити колючей проволоки, столбы, дозорную тропу. И вдруг в снопе света — две фигуры: распластавшись, вжимаются в раскисшую землю. Но земля их не скрыла: белеют на черном фоне.

— Гороховский, нарушители! Держи под огнём!

На какое-то мгновение ложбина скрыла их, но, когда пограничники опять въехали на гребень, Гречаников, напружившись, прыгнул с лошади. Он угодил на проволочный забор, однако не почувствовал, как железные колючки впились ему в ноги и руки, рванули тело. Вскинув винтарь, он ринулся к лазутчикам:

— Встать! Руки вверх! Бросай оружие!

И столь внезапным было его появление здесь, рядом с ними, что нарушители растерялись, встали на колени, подняв руки. Гречаников ударом сапога отшвырнул от них пистолеты. А на подмогу уже спешил с фланга дозор Сурена Овсепяна. С заставы скакал лейтенант Трофименко с группой пограничников.

Нарушителям связали руки, и один из них, катая желваки, сказал Гречаникову:

— Откуда ты, проклятый, взялся? Как снег на голову… Жалко, не влепил в твою зелёную фуражку!

А второй промолчал, отвернулся.

На заставе Трофименко суховато сказал Гречаникову:

— Поздравляю.

— Спасибочки, товарищ лейтенант. Как по нотам получилось. Теперь и домой не стыдно заявиться!

И тут он обратил внимание на свои сапоги: сплошные лохмотья, колючая проволока не пощадила хрома. Гречаников ахнул, вроде бы шутейно схватился за голову. Но Трофименко видел, что ему не до шуток.

— Каюк обновке, — сказал Гречаников, смешно шлёпая изорванными сапогами по полу.

— Не горюй. Я дарю тебе свои… Хром что надо.

— Спасибочки, товарищ лейтенант, только я не приму. Вам самому нужны.

Трофименко его уговаривал, Гречаников стоял на своём: благодарствую на добром слове, но этого подарка не приму. А вскоре на заставу приехал начальник отряда. Он объявил благодарность участникам задержания, крепко пожал каждому руки. Гречаникову заметил:

— Что-то ты, старшина, кислый малость… Здоров ли?

Трофименко прищурился:

— Товарищ подполковник, разрешите вас на минуточку?

Они вышли в соседнюю комнату. Когда вернулись, начальник отряда с лукавой торжественностью проговорил: